— Матушка княгиня не дрогнула и в тот миг, когда стрела ударила в коня и поразила животину. Ольга упала на снег и тут же поднялась, пошла на Богомила, токмо меча не успела взять в руки.
Восхитился ее подвигом и отец Григорий, но не тем, о каком рассказывал Прокл, а иным, более значительным: она завоевала сердца россиян, она заслужила благословение народа и теперь путь к новой вере для нее открыт. Григорию было отрадно, что княгиня Ольга сожгла за собой мосты, связывающие ее с язычеством. И теперь его долг стать пастырем ринувшейся в неведомое. Он знал, что такому большому кораблю, как великая княгиня Ольга, плавание в море неведомого не страшно. И все же он хотел быть рядом. Он удивился тому, что Ольга не наложила опалы на Богомила, и был уверен, что верховный жрец скоро забудет сию милость и вновь восстанет против Ольги. Наверное, он тайно будет собирать свою языческую рать и ждать часа, когда можно будет нанести ей удар — открыто ли, тайно ли, — но всегда коварно. Богомил не будет с этим считаться, ему неведомы законы справедливости, нравственности.
Отец Григорий счел себя ответственным за жизнь княгини Ольги, потому как был уверен, что благодаря ему в ней открылась жажда припасть к чистому источнику христианской веры. Защитить Ольгу от внешних напастей — вот его святой долг. И еще он должен дать ей очень важный совет. Григорий хотел, чтобы великая княгиня приняла православную веру от руки первосвятителя христианства патриарха Византийского Полиевкта.
Размышляя о судьбе великой княгини, отец Григорий ощутил острое желание немедленно идти в княжеские терема. В нем пробудилась уверенность, что его там ждут. Еще сомнения закрадывались в душу, но он не дал им воли, не мешкая оделся и покинул храм, наказав у ворот служке Микуле быть в бдении:
— Ноне тати в угаре, сын мой.
Предчувствия не обманули отца Григория. На красном крыльце он был встречен боярыней Павлой. Поклонившись, она повела его в приемный покой.
— Токмо что говорили о тебе, святой отец. И матушка княгиня желает видеть тебя, — сказала Павла, пока поднимались по лестнице.
Как всегда, в княжеских палатах было людно, а с появлением князя Святослава даже тесно. Отца Григория одни приветствовали поклонами, другие смотрели на него, словно на диковинку. Он шел мимо вельмож с ласковым взором и плавно покачивал головой. Наконец боярыня Павла привела Григория в покой, где не было ни души. Не успел он осмотреться и отмегить, что в этом покое царил византийский дух — он был обставлен мебелью диковинного для Руси вида князем Олегом, — как открылась малая боковая дверь и появилась княгиня Ольга. И вновь, как в дни пребывания в Берестове, Григорий почувствовал волнение.
По мнению священника, Ольга день ото дня преображалась, словно время не было властно над нею. Казалось бы, следы происшедшего за последние дни должны были отразиться на ней. Ведь столько было тревог, переживаний. И даже смерть угрожала ей. Однако ничто не оставило на лице Ольги следа. Она была жизнерадостна, деятельна и прекрасна. Такой видел ее отец Григорий. Да так оно и было.
— Здравствуй, матушка княгиня. Многие лета тебе благости, — сказал отец Григорий, поклонившись.
— И тебе бодрости и здоровья, святой отец. Минувшей ночью я думала о тебе, вспоминала Берестово. Утром же сердце вещало, что ты придешь. Потому как надобность в тебе великая.
— Вещун оно у тебя, сердце‑то.
— Да и ты, поди, ведаешь о моих желаниях, ежели знаешь, что случилось в Киеве два дня назад и вчера.
— Истинно знаю.
— И что ты думаешь?
— Пока молился за исход благополучный. Да вот пришел к тебе с советом.
— Говори, я внимаю.
— Ведомо мне, что ты побуждаешься принять крещение в Киеве да идти христианкой в Царьград.
— Верно.
— Но так не должно быть. Великой княгине иная честь написана.
— Того не ведаю. Но мне показалось, что сие доступно и в Киеве.
— Все так и есть, как говоришь. Протоиерей Михаил мог бы тебя крестить, как принимает в нашу веру горожан. Ты же великая княгиня великой державы. Император германский Оттон
[10]
, короли польские шлют тебе послов, Византия тебя чтит. И потому тебе должно подняться на самый высокий амвон, где ведет службу первосвятитель православной веры.
— В Царьграде? Я уже думала о том, да боязно.
— Ну полно, дочь моя! Тебе ли пугаться равных.
— Ежели судьбе угодно и Всевышний не против, я поеду туда. Но и тебя возьму.
— Верой и правдой послужу.
— Мне будет спокойно с тобой. Ты знаешь нравы и обычаи той великой державы.
— Они просты и доступны для понимания.
— Я же была в Царьграде и Святую Софию посещала, но ничего не помню, словно слепая была. Меня так озаботил договор, что я ничего не видела вокруг.
— Сие мне ведомо. Я же видел тебя в том храме, — признался в сокровенном Григорий, чем удивил Ольгу.
— Да было ли сие? Что же ты ко мне не подошел?
Григорий улыбнулся и со вздохом ответил:
— Эх, матушка княгиня, ты была для меня в ту пору как сказочный сон. Да и сама ты пребывала в горниле горячих дел.
— Что верно, то верно, — согласилась Ольга.
В сей миг в покой вошел князь Святослав. Он собрался в путь и был препоясан мечом.
— Матушка, прости, что помешал беседе. Дозволь уйти в Вышгород. Здесь мне тесно и душно.
— Ведаю твою нелюбовь к стольному граду, да не корю. Иди, сын мой. Но Претича с собой не зови.
— Исполню твою волю. Еще сказываю: скоро уйду со Свенельдом и дружиной белгородской в Тмутаракань.
— Удачного тебе похода, сын мой. Да помни обо мне, вернись до ледохода. Мне же в те дни собираться в Царь-град.
— Я вернусь и провожу тебя до Еферия. — Князь приблизился к матери, ткнулся лицом ей в плечо и покинул покой.
— Беспокоюсь за него. Неугомонный поднимается и все подвигами дяди Олега бредит.
— Достойный великой державы муж, — отозвался отец Григорий.
После ухода Святослава княгиня Ольга еще долго расспрашивала Григория о Царьграде, о его храмах и церковных службах. Григорий охотно рассказывал Ольге о том, что знал о Царьграде и видел в нем за годы жизни в Византии. Но последним вопросом Ольги был озадачен. Она спросила не о Византии, а о Руси.
— Ты много повидал, отец Григорий, и, сказывают, ясновидящ. Ответь мне, что будет с Русью, придет ли она к Христовой вере?
