Папа римский, как казалось, считал, что его согласия на церковную унию и отправки двухсот солдат вполне достаточно для очистки совести. Неаполитанский король никогда не выражал ясно свои намерения. Их самый надежный и верный союзник в Восточной Европе, регент Венгерского королевства Хуньяди в 1451 г. подписал с Мехмедом перемирие на три года. По-видимому, он не собирался ставить шаткий мир под угрозу, помогая Константинополю. Двое младших братьев императора, правивших полуостровом Пелопоннес, уже были разбиты войсками Мехмеда и ничем не могли бы помочь. Константин понимал, что Мехмед уже устранил все возможные препятствия для нападения.
Турки могли появиться на горизонте в любой момент. Все, что мог сделать император, — это попытаться запасти достаточно еды, чтобы город смог пережить осаду, а также укрепить городские стены. Речь не шла о стенах, выходивших на Мраморное море и Золотой Рог, хотя обе они имели лишь один слой, так как атака с моря считалась маловероятной.
Но те стены, что были обращены к суше, хотя и были тройными, нуждались в укреплении. Византийцы знали, что османы воевали в основном на суше, вся их огромная армия — сухопутная. Каждый мог предсказать, что атака придет со стороны суши.
Император возложил ответственность за возведение укреплений на Франдзиса, который был приятно удивлен тем, как послушно греки, завербованные для этого задания, делали свое дело. Несомненно, этому способствовало и то, что император сам время от времени посещал строительство. Хотя простой народ и противился церковной унии, не было ни одного человека, который не любил бы императора как человека.
В последний день 1452 года Николо воспользовался временным затишьем в своей работе в больнице, чтобы осмотреть городскую стену. Во всем Средиземноморье не было никого, кто не знал бы о тройных стенах Константинополя. Николо хотел хотя бы раз разглядеть ее как следует. Пришлось проплыть на лодке в глубь залива Золотой Рог, чтобы достичь того места, где начиналась часть стены, выходившая на море. Он сошел на берег и двинулся на юг.
Эта часть стены, которая должна была защищать императорский дворец, возвышалась над берегом. Отсюда до той точки, где она огибала дворец, она имела только один слой — правда, он был толщиной пять метров, а его несомненная прочность внушала трепет. Второй и третий слои стены начинались там, где заканчивалась ее дворцовая часть. Немного южнее находились Харисийские ворота — наиболее загруженные. Эти ворота открывались на дорогу в Адрианополь. Войдя через них в Константинополь, можно было более или менее прямо дойти до главного городского Колизея. Это была центральная городская магистраль.
Николо вошел в эти ворота и направился вдоль стены, осматривая ее изнутри. Перед ним была внутренняя стена высотой 17 метров и толщиной 5 метров. Через каждые сорок метров над ней поднимались смотровые башни, на вид — высотой двадцать метров и толщиной десять. «Пробиться сквозь такую стену практически невозможно», — с восхищением подумал Николо.
С другой стороны между внутренней стеной и внешней (высотой в десять метров и толщиной в три) имелся пятиметровый проход. Внешние укрепления тоже имели смотровые башни, расположенные с тем же интервалом, но меньшего размера. Однако они все же достигали не менее пятнадцати метров в высоту и шести метров в толщину. Башни обеих стен располагались в шахматном порядке.
За этой внешней стеной, которой и одной было бы вполне достаточно для другого города, имелся еще один проход шириной десять метров. За ним поднималась третья стена — невысокая, но увенчанная деревянным ограждением. Кроме того, перед этим частоколом имелся ров шириной в двадцать метров. Он должен был наполняться морской водой, но уже многие годы стоял пустым. Наконец, за ним начиналась внешняя территория. Таким образом, от внутренней стены ее отделяло добрых шестьдесят метров (см. рис. 5). Это расстояние сокращалось лишь там, где в тройной стене были устроены тяжелые укрепленные ворота.
Константинополь — холмистый город со множеством подъемов и впадин. Поэтому стена повторяла естественный рельеф местности. Выше всего она поднималась на участке от императорского дворца до Харисийских ворот, затем постепенно опускалась до самой нижней точки у военных ворот Святого Романа. Далее она достигала своей изначальной высоты около Регийских ворот. Южнее находились Пигийские ворота и Золотые ворота. Последние (это было известно даже Николо) получили такое название, поскольку именно через них въезжал император во время торжественных возвращений в город. Хотя имелись и другие ворота, использовавшиеся и простыми горожанами, и военными, эти пять ворот, а также Калигарийские ворота, расположенные напротив императорского дворца, считались самыми важными в стратегическом отношении.
Стена, защищавшая город со стороны суши, тянулась от Золотого Рога до Мраморного моря и имела более шести с половиной километров в длину. Снаружи казалось, что она заслоняет солнце. Вне всякого сомнения, она была самой неприступной во всем Средиземноморье. И все же Николо догадывался: населения города слишком мало, чтобы защищать стену по всей ее протяженности в шесть с половиной километров, выходящих на сушу, пять километров со стороны Золотого Рога, почти девять километров вдоль Мраморного моря. В сумме это составляло почти двадцать один километр.
По оценкам посла Минотто, теперешнее население Константинополя составляло не более тридцати пяти тысяч человек. С ним было бы разумнее отступить за старую городскую стену, построенную еще во времена первого императора Константина, которая была вдвое короче современной. С другой стороны, старая стена оказалась столь сильно поврежденной, что толку от нее было мало.
Итак, несмотря на сократившееся население, отражавшее общий упадок Византии, жителям города придется сражаться со стены Феодосия, построенной во время расцвета империи. Даже Николо, мало что понимавший в военном искусстве, затаил страх, что в полной мере использовать эту «неприступную» стену не удастся.
Турсун чувствовал, что поведение его молодого господина снова полностью изменилось. Похоже, это началось после тайного ночного разговора с Халилем-пашой. До того он, как казалось, был постоянно одержим чем-то, но после беседы стал спокойным, почти безмятежным. Правитель больше не уходил тайком из дворца глухой ночью, не швырял об стену кубки с вином. Хотя он по-прежнему не появлялся в гареме, но возобновил периодические поездки на охоту. Султан теперь чаще прежнего приказывал своему двенадцатилетнему пажу провести с ним ночь. Единственное, в чем Мехмед, которому исполнился двадцать один год, остался неизменным, — это в том, как он занимался любовью. Это по-прежнему был ястреб, играющий с добычей, попавшей ему в когти.
Незадолго до того в спальне султана появился выполненный по особому заказу низкий стол. И днем, и ночью стол был завален чертежами и планами. Самой большой оказалась карта Константинополя. На ней были изображены не только улицы города, но и городская стена, многочисленные ворота в ней, залив Золотой Рог и генуэзский квартал на другом берегу залива — весь город вплоть до входа в пролив Босфор.
