— Епископ Меридий, подождите, пожалуйста.
— У вас еще один монастырь, авва, выше по течению реки. Когда я закончу свои дела здесь, я встречусь с вами там. И мы все обсудим подробно, — ответил Меридий, выставив подбородок и надменно глядя на Пахомия.
— Да, епископ Меридий, — послушно согласился Пахомий. — Я буду ждать. Нам много надо выяснить, прежде чем мы попросим наших монахов…
Они свернули за угол, и их голоса стихли.
— Значит, он епископ, — сказал Кир. — Пошли. — Мы должны уже быть в крипте и переводить книгу.
Свернув направо, Кир пошел по коридору. Сквозь окна наверху струился свет на величественный купол над его головой.
— Переводить книгу, которую нам приказали сжечь, — зашептал Заратан. — Если об этом узнают, нас казнят.
Краем глаза он посмотрел на Кира. Ярий Клавдий Атиний? Зачем же епископ из Рима назвал его по имени? Если он лично не знал Кира, то, видимо, кто-то очень подробно описал его внешность, так, чтобы римлянин смог узнать… если он в самом деле узнал его.
Когда они были уже у выхода в залитый солнечным светом сад, где вечерний бриз шевелил листья пальм, Кир остановился и обернулся к нему.
— Заратан, я полагаю, что ты вряд ли сможешь забыть только что услышанное тобой римское имя?
Уязвленный, Заратан выпрямился во весь рост.
— Я умею хранить тайны.
В уголках глаз Кира прорезались морщины. Он коротко, но с облегчением кивнул Заратану.
— Этим ты сделаешь мне огромное одолжение, брат.
Глава 4
Маханаим
15 нисана 3771 года
Вдалеке прогремел гром, усиливающийся ветер, дующий с темной горы, принес запах приближающейся грозы. Капли дождя начали падать на шерстяную накидку Йосефа, сверкая драгоценными камнями на золотых нитках, которыми была украшена ткань.
Они направили лошадей по крутому склону в сторону перевала. Свет звезд отражался от листьев олив, и на скалистые склоны упали неясные тени.
Йосеф поглядел в темноту и понял, что все время пытается услышать голоса солдат, звон сбруи и мечей, вынимаемых из ножен, или свист копий, рассекающих остриями воздух. Этого осталось ждать недолго, если их преступление раскрыто и на их поиски отправлены римские центурии. Неизвестно, сколько у них времени. Он обратился к своему слуге, едущему на лошади впереди.
— Тит, ты же самаритянин. Сколько нам еще до вершины горы?
Тит, двадцатипятилетний мужчина с серыми глазами и вьющимися каштановыми волосами, повернулся к нему. На его лице застыло каменное выражение храбреца, ожидающего казни.
— Мы доберемся до пика в пятом-шестом часу ночи,
[17]
хозяин.
— Хорошо. Буду рад, когда мы завершим наше дело. Ты знаешь место, которое мы ищем?
— Да, хозяин. Я здесь вырос и хорошо знаю его.
Йосеф на мгновение задумался.
— А помнишь ли ты, что мы должны сделать, если нас постигнет неудача? — чуть тише спросил он.
— Помню, хозяин, но молюсь, чтобы от нас этого не потребовалось.
— Я тоже молюсь, Тит.
Третий их спутник, с вытянутым и длинноносым, как у птицы-стервятника, лицом и бегающими карими глазами, молчал. На нем было длинное белое одеяние. Звали его Матья, но он попросил Йосефа не произносить его имени прилюдно, на случай если их поймают. Он был в двух шагах позади и вел в поводу вьючную лошадь. Бедное животное с трудом поднималось по тропе, опустив голову к земле так, будто завернутая в холстину ноша на его спине была совершенно неподъемной.
— Ты думаешь, они уже отправились за нами в погоню? — спросил Тит.
Йосеф тронул повод, чтобы лошадь обошла камень.
— Вероятно, нет. Закон запрещает людям народа нашего покидать свои дома еще два дня. Только тогда они узнают обо всем и оповестят префекта. Молюсь, чтобы Петроний нашел хорошее оправдание.
Петроний, центурион с дурной репутацией, все равно окажется в трудном положении, объясняя свой промах.
— Он скажет им, что уснул, — послышался сзади голос молодого Матьи.
Йосеф вздрогнул. Два последних дня были ужасны. Шепот и тайны вымотали его. Он вдохнул и медленно выдохнул.
— Надеюсь, нет, — сказал он. — Иначе ему никто не поверит. Его могут казнить из-за нас.
— Не станут, — ответил Матья. — Двое, стоявшие с ним в карауле, подтвердят его слова. Мы дали им такие взятки, что каждому хватит на небольшое царство.
Тит недобро посмотрел на юношу.
— А я-то думал, что Омывающиеся на рассвете отринули земное богатство, — сказал он. — Откуда же вы взяли такую сумму?
Омывающимися на рассвете именовали орден ессеев за их обычай каждое утро совершать омовение. Само же название ордена пошло от слова «ессен», которым называли утраченный священный предмет — нагрудник, носимый в древности первосвященниками. Ессен был украшен двенадцатью драгоценными камнями, в четыре ряда по три, на которых были выгравированы имена двенадцати колен Израиля. Сам Господь Бог возвещал через него победу в битве: его сила заставляла камни ярко сиять, освещая воинам путь в ночи. Согласно преданию, два столетия назад ессен окончательно перестал сиять. Очевидно, Бог покинул этот священный предмет, и он исчез. А может быть, разочаровавшиеся люди выбросили его в пустыне. До Йосефа доходили слухи, что Омывающиеся на рассвете спрятали его глубоко в пещере рядом с Кумраном и его охраняют гигантские твари с ядовитыми жалами и крыльями.
— У нас есть способы находить необходимые денежные средства, — ответил Матья.
— Прости за дерзость, хозяин, но я не понимаю, зачем ты слушаешь этих людей, — сказал Тит, пренебрежительно махнув рукой. — Они худшие из грешников. Я бы им не позволил сандалии мне завязывать, не говоря уже…
— Замолчи! — прервал его Матья.
Грубые слова Тита, очевидно, возмутили его.
— Не забывай, что я уже был здесь, когда Иешуа начинал учиться в Кумране, вместе с Йохананом Крестителем. Я был здесь, когда его арестовали! Я стал его последним апостолом, избранным! Мои братья встретят Марьям завтра утром, отдадут ей священный предмет и скажут, что мы выполнили ее план. Наши люди пошли на большой риск и, следовательно, имеют некоторые права. Как минимум на вежливость с твоей стороны.
