Калай легла на бок и положила голову на ладонь, упершись локтем в землю. Заратан захрапел, а Варнава перевернулся на другой бок.
Она кивнула в сторону Варнавы.
— Удивительно, что этот старый монах не попытался остановить нас, когда мы допрашивали Луку.
— Я тоже удивился. Ждал, что он вмешается, — ответил Кир, возвращаясь с чашкой воды в руке и садясь.
— Он решил пощадить твои чувства? — напрямик спросила Калай.
— Неужели тебя никто никогда не учил деликатности? — ответил вопросом Кир, закрыв глаза, словно пронзенный внезапной болью.
— В дальней дороге людям надо быть откровеннее друг с другом, — сказала она, пожав плечами.
Кир отхлебнул воды.
— Не знаю. Никогда не пытался.
— Наверное, ты всегда боялся обидеть других, а я тварь.
— Я так не думаю.
Они долго смотрели друг на друга. На его лице отразилась целая гамма переживаний. Потом, недовольный своим проявлением эмоций, он отвернулся.
— Прости меня, — тихо сказал он.
— За что?
— Я знаю, что ты не любишь, когда на тебя пялятся.
— Что ж, с этим ничего не поделаешь. Я самая красивая женщина из всех, кого ты когда-либо видел.
Последнюю фразу ей говорили, наверное, не одну тысячу раз за ее жизнь.
Уголки глаз Кира насмешливо скривились.
— На самом деле — нет.
Калай отстранилась с оскорбленным видом.
— Значит, мне незачем беспокоиться, что как-нибудь ночью ты захочешь залезть ко мне под одеяло? — спросила она после паузы.
Кир улыбнулся.
Калай допила воду и отставила чашку в сторону. Чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее становилось взаимное притяжение, хотя он хорошо маскировал это. А вот что касается ее…
Пауза затянулась, и Кир нахмурился, глядя на глиняную чашку с отбитыми краями в своей руке.
— Если бы все было так просто… Но и я, и ты знаем, что это не так. Можно, я кое-что расскажу тебе? Это может облегчить наше общение.
— Конечно. Я вытерплю отказ.
Казалось, прежде чем он заговорил, прошла целая вечность.
— Когда-то у меня была Я до сих пор тоскую по ней. Что самое мучительное — она посещает меня во снах. Мы говорим. Смеемся. Даже сказать тебе не могу, как я жажду вновь ощутить ее нежное прикосновение.
Кир стиснул зубы.
— Иногда я смотрю на тебя…
Он умолк.
— Как ее звали? — осторожно спросила Калай.
— Спес.
— Как римскую богиню?
— Да.
— Эта женщина была красивее меня?
— Да, была, — ответил Кир.
Его глаза наполнились застарелой мукой. Боль в его голосе ранила ее в самое сердце.
— У нее были рыжие волосы, как у меня?
Он кивнул.
Сколько раз она слышала такое:
«Ты похожа на мою первую любовь… мою покойную жену… женщину, которой у меня никогда не было…»
И все эти слова всегда произносились голосом, полным муки.
— Тогда вполне естественно, что я напоминаю ее тебе, — сочувственно сказала Калай. — Но я не она. И ни одному мужчине на земле не придет в голову назвать меня нежной, Кир. А теперь, когда ты понял, что твое сердце просто очень сильно привязалось к надежде, отпусти ее.
— Я пытаюсь.
— Я знаю, кто ты такой. Ты отважный воин, — сказала она, протягивая руку и игриво хлопая его по щеке. — Ты победишь меня.
Она встала.
— А теперь пора спать. И не иди за мной.
Когда она отошла на несколько шагов, Кир покачал головой и засмеялся.
Улегшись на песке у ствола пальмы, Калай согнула руку и положила ее под голову. Запах воды и шелест листьев на ветру успокаивали.
Кир некоторое время сидел, глядя на гладь пруда. Потом встал, подобрал меч и заткнул его за пояс. Проходя мимо Калай, он на мгновение остановился.
— Я не ожидал от тебя такой доброты. Спасибо.
— Отдохни хоть немного, Кир.
— Позже.
Кир пошел дальше, к вершине дюны, откуда он мог следить за подходами к оазису. Они казались вьющимися по песку темными линиями.
Когда она проснулась посреди ночи, он стоял там же, как часовой, оглядывая залитую светом звезд пустыню.
«Забудь, — сказала она себе. — Последнее, что тебе сейчас надо, — это мужчина».
Но когда Калай перевернулась на другой бок и снова закрыла глаза, она увидела во сне его улыбающееся лицо.
Учение о твари
«Всю свою жизнь мы на цыпочках ходим вокруг нее, боясь разбудить. Ныне скажу вам, братья, что совершенно необходимо разбудить Тварь, ибо только стоя на четвереньках в черной пропасти ужаса, дрожащие и потерянные, мы отчетливо услышим зов Божий и устремимся к воскресению».
Глава 24
Несомый ветром песок серебристой пеленой покрывал дорогу, поблескивая в сгустившихся сумерках. Они ехали на лошадях по очереди, сменяя друг друга, и смертельно устали, проведя в пути весь день. Хуже всего было лошадям. Когда солнце село, кони уже начали спотыкаться. Люди спешились и вели их в поводу. Калай погладила бок коня, тихо уговаривая его идти дальше. Но вечно так продолжаться не может, подумала она и улыбнулась. Она устала так, как никогда не уставала за всю свою жизнь. Бесконечные изнуряющие дни, проведенные за стиркой, когда она жила при монастыре, теперь казались чем-то смешным. По крайней мере, тогда она могла на ночь улечься в кровать и крепко спать, ни о чем особо не беспокоясь.
Вдалеке на горизонте показалась темно-синяя полоса. Море. Его соленый запах висел в воздухе.
— Кир, — сказала она, — нам надо найти воду и место, где можно остановиться на ночь.
— Да. Скоро.
Дорога спускалась вниз по склону бархана. Кир осторожно повел по ней лошадь, а Калай шла впереди.
Брат Варнава потянул лошадь за повод, чтобы держаться поближе к Киру. Его седые волосы стали темнее, пропитавшись потом и покрывшись пылью, и от этого взгляд глубоко запавших глаз стал еще более затравленным. Если они не найдут место, где смогут отдохнуть несколько дней, то он заболеет, подумала Калай. А то и хуже.
— Мой старый друг, Ливни, живет к югу от Агриппии, — сказал Киру Варнава.
— Насколько далеко?
— Где-то там, — ответил Варнава, выставляя вперед узловатый палец.
Кир вгляделся. Местность впереди была пустынной — сплошные скалы и скальные выходы, перемежавшиеся с песчаными барханами. Всюду вились темные линии пересохших русел рек.
