Мужчина обернулся.
— В чем вы нуждаетесь? — спросил он.
— Попроси еды, — зашептал Заратан.
Варнава достал из своего мешка плотно свернутый свиток и подошел к мужчине.
— У меня письмо, которое я должен доставить в Иерусалим. Ты не мог бы передать его кому-нибудь, кто туда направляется? Возможно, с караваном? Это очень важно.
Мужчина взял в руки свиток и посмотрел на имя, написанное на нем.
— Они захотят плату за это, — сказал он.
— Прости, но у нас нет денег. Мы…
— У меня есть тетрадрахма, — сказала Калай, доставая монету из привязанного к ее поясу кошелька и кидая ее мужчине.
Он неловко поймал ее той же рукой, которой держал свиток.
— Посмотрю, смогу ли что-то сделать, — сказал он, кивая.
— Будем очень благодарны, — отозвался Варнава. — Еще, если у тебя есть немного времени, не поможешь ли нам советом? Мы ищем старого друга. Он странствующий отшельник, живет где-то неподалеку. Его зовут Ливни, и он…
— А, Старое Страшилище. Да, я про него знаю. У него какие-то неприятности? Ты уже второй, кто меня сегодня о нем спрашивает.
Варнава словно окаменел. Его голова дрожала, едва держась на хрупком основании шеи, но усилием воли он заставил себя говорить спокойно.
— Никаких неприятностей. Мы просто за него беспокоимся. Я слышал, что он заболел. Ты не знаешь, где он сейчас живет? Я знаю, что он бродит повсюду, но…
— Он долгое время скитался, но не теперь, — ответил мужчина, внимательно разглядывая каждого из них, словно решая, можно ли им доверять.
Очевидно, эти трое изнуренных дорогой монахов и женщина не могут представлять угрозы, решил он.
— Он живет в двух-трех часах пути на юг отсюда. Зависит от того, как быстро вы поедете, — сказал он. — Там неподалеку скала, как столб, и две кучи камней. Настоящий мужской символ, если вы меня понимаете. Когда увидите, сразу узнаете. А там будут видны и пещеры.
Закончив говорить, мужчина снова повернулся в сторону дома.
— Благодарю тебя. Да пребудет с тобой благословение Господне, — сказал Варнава.
Подняв руку в ответ, мужчина вернулся к двери дома и вошел внутрь. Там горел свет и слышался детский смех.
— А что в этом свитке? — спросил Заратан.
— Шутка для старого друга. Ничего особенного. Теперь нам надо спешить, — сказал Варнава, взваливая на плечи мешок с книгами и дергая за повод лошадь. — Если до нас сегодня о нем уже спрашивали, то может оказаться, что ему грозит опасность.
Он снова дернул за повод, но лошадь никак не хотела отрываться от питья. Наконец, сделав еще пару глотков, она повиновалась.
Кир взял за повод вторую лошадь и направился к воротам следом за Варнавой. Заратан быстро пошел за ними.
Калай в последний раз оглядела освещенные дома, предаваясь воспоминаниям о тех временах, когда жила в семье. В глубине души, в самом глухом ее тайнике, она услышала голос младшего брата, смех матери…
— Калай, — позвал ее Кир. — Уходим.
— Да, уже иду, — сказала она, вставая.
Глава 25
Магдиэль
— Хозяин! Хозяин, прости, но тебе надо вставать.
Почувствовав руку на своем плече, я с трудом открываю глаза и вижу Тита. Краткий миг восторга…
«Мне это снится. Нет, точно, мне это снится».
— Что случилось?
Я сбрасываю одеяло и вскакиваю, тяжело дыша.
— Только что прибыл посыльный. Первосвященник Каиафа вызывает тебя к себе домой на экстренное собрание Совета семидесяти одного.
За всю историю такое экстренное собрание было проведено лишь однажды. Сто лет назад. Первосвященник Шимон бен Шетах собрал его тогда, и в результате за один день восемьдесят ведьм были казнены через повешение. Чрезвычайное собрание Совета назначалось лишь по вопросам государственной важности, тогда, когда требовалось спасать народ Израиля.
[69]
— Зачем? Что случилось?
— Равви арестовали.
Покрывшись холодным потом и едва не дрожа, я стягиваю через голову ночную рубашку и спешно надеваю свое самое лучшее одеяние из крашенного в синий цвет льна.
— Кто арестовал Иешуа? Синедрион или римляне?
— Римляне. По всей вероятности, равви послал Иуду Сикария, чтобы известить префекта, где его можно найти, префект послал декурию во главе с трибуном, чтобы арестовать равви за государственную измену, но перед этим…
— Измену?! — кричу я, не веря своим ушам. — Невозможно. Подстрекательство — ладно, но не измена.
— Обвинение гласит — «государственная измена», хозяин. Перед тем как послать солдат, префект известил Каиафу. Первосвященник умолял префекта позволить нескольким стражникам Храма отправиться вместе с римскими солдатами и уговорил его. Посыльный сказал, что Каиафе также разрешили забрать равви к себе домой на одну ночь. Не знаю, как Пилат согласился на это.
— Префект предпочитает, чтобы мы сами возились с обеспечением ночлега арестованных. Он хочет избежать проблем с ограничениями в еде и прочим, что связано с содержанием заключенных-евреев. Префект назначил время суда?
— В первом часу утра.
Я торопливо засовываю ноги в сандалии, а тем временем Тит невозмутимо идет к двери спальни, снимает с крючка мой гиматий и приносит его мне, разворачивая.
Я принимаюсь затягивать ремешки сандалий.
— Кто-нибудь еще арестован? Марьям?
Если Иешуа арестовали за государственную измену, то его апостолы и верные последователи должны быть арестованы по такому же обвинению. Префект никогда не позволит подобным людям спокойно ходить по земле и вести тайную деятельность против Рима.
Тит качает головой.
— Ни на кого другого ордеры на арест не были выписаны. Но сам арест прошел не без проблем.
— В смысле?
— Кифа, по всей видимости, испугался, когда один из стражников Храма попытался тронуть равви, и махнул мечом. Отрубил ухо человеку.
— Значит, они арестовали Кифу, — говорю я, спешно натягивая гиматий.
— Нет. Его не арестовали.
Я трясу головой, словно плохо расслышал его слова.
— Без сомнения, ты ошибаешься. Он же напал на стражника Храма, находившегося при исполнении своих обязанностей. Они были просто обязаны его арестовать.
