Она качает головой.
— Нет, я должна сама это сделать. Тебе тоже надо уехать, Йосеф. Этой же ночью. Синедрион разыскивает тебя, а префект…
— Да, Лазарь мне сказал. Если я останусь, наверняка меня арестуют.
[105]
Облако закрывает круглый лик луны, и ущелье погружается во мрак.
— Хозяин, — обращается ко мне Тит. В ночи его темные волосы кажутся серебристыми, седыми, и от этого он выглядит куда старше своих лет. — Я знаю, что ты не сказал мне всего, когда это только начиналось, но теперь…
— Да, — выдохнув, отвечаю я. — Теперь пришло время понять все. Ты заслужил право знать всю правду, больше, чем кто-либо другой.
Он выжидательно смотрит на меня, иногда поглядывая на Марьям.
— Гамлиэль… он сказал, что для того, чтобы предотвратить бунт, нужно что-то значительное, столь ошеломляющее, чтобы толпа была потрясена. Чтобы люди сложили оружие и забыли свой гнев и вместо этого бросились в объятия друг друга.
Тит обдумывает сказанные мной слова. Долину Кидрон обдувает прохладный ветерок, и одежды. Тита развеваются.
— Ты имеешь в виду исполнение пророчеств?
Я бросаю взгляд на Марьям. Она молчит.
— Мы знали: многие люди решат, что он сбежал. Еще большее число подумает, что его тело выкрали. Но истинно верующие, ожидающие прихода мессии…
— Уверуют, — благоговейно шепчет Тит.
— Всем своим сердцем, — на одном выдохе произносит Марьям.
Я жду дальнейших вопросов, но он их не задает. Я встаю и смотрю на вход в гробницу.
Марьям снова начинает раскачиваться взад и вперед.
— Он там? — спрашиваю я. — Ты сюда его принесла?
«Зачем бы еще она здесь сидела?»
Она закрывает глаза, и ее плечи опускаются. Наконец, взяв себя в руки, она отвечает:
— Это гробница его семьи. Он высек этот знак совсем недавно…
Ее хриплый голос затихает.
Я смотрю на знак тектона. Его дед, прадед и другие предки, скрытые в тумане времени, были превосходными каменщиками. Он был бы рад находиться вместе с ними. Это подходящее место.
Какое-то время я просто смотрю, вспоминая его звучный низкий голос…
Склонив голову, я начинаю молиться.
— Да возрадуются пребывающие в Доме Господнем, ибо вечно будут восхвалять Его! Да возрадуются люди, ибо так будет, да возрадуются люди, чей Бог — Бог Вечный. Восхваляю тебя, Бог мой, Царь мой, благословенно имя Твое во веки веков.
Марьям поднимает голову, удивленно глядя на меня. Вместе с Титом они начинают повторять слова молитвы.
— Восхвалим же имя Вечного и возвеличим имя едино Его. Амен.
На дрожащих губах Марьям появляется улыбка. Она неловко поднимается и встает рядом со мной, глядя на гробницу. Я начинаю читать Иискор, поминальную молитву.
Все неправильно. Я не могу прочитать молитву как надо, но и то немногое, что я могу сделать, — лучше, чем ничего.
Я делаю глубокий вдох и начинаю.
— Да помянет Бог душу почтенного учителя нашего, Иешуа бен Мириам…
Глава 50
Лунный свет, проникавший внутрь гробницы, ослеплял в темноте ночи. Будто он ждал этого момента, чтобы проявиться во всей своей мощи.
Глаза Калай приспособились к полумраку гробницы. Она осмотрела квадратное помещение усыпальницы. На полу лежали три черепа у выдолбленных в стене ячеек, по-еврейски «кох». Внутри них были установлены оссуарии. Всего шесть «кохим». Даже отсюда, от входа, она разглядела, что внутри стоят несколько оссуариев, ящиков с костями.
— Калай, позволь мне прочесть тебе это, — произнес Варнава дрогнувшим голосом.
Она прошла сквозь серебристый поток света к сидящим на корточках Варнаве и Заратану. Они рассматривали высеченный из известняка прямоугольный ящик. Посмотрев в глубь туннеля, она увидела еще два оссуария.
— Я плохо вижу, но, похоже, здесь написано «Иуда бар Иешуа», — сказал Варнава.
— Иуда, сын Иисуса, — перевела Калай.
Заратан в ужасе посмотрел на нее.
— У Господа нашего был сын?
— Возможно, это не значит ничего такого, Заратан, — покачав головой, ответил Варнава. — Давай смотреть дальше.
Он пролез подальше в туннель.
— Здесь два других. На одном написано «Иосиф», на другом — «Мария».
— Родители Господа нашего! — воскликнул Заратан.
Казалось, он вот-вот упадет в обморок.
Калай покачала головой.
— Идиот, это самые распространенные еврейские имена, — сказала она Заратану. — Это вообще ничего не значит.
— И еще один, на котором написано «Мариамна», — заметил Варнава. — Интересно, что надпись на греческом.
— А это, наверное, одна из сестер вашего Господа, в существование которых вы не верите, — язвительно сказала Заратану Калай.
— Я не говорил, что не верю в это!
Варнава выполз наружу и пошел к следующему туннелю. Протянув руки, он повернул к себе один из оссуариев и близко, едва не касаясь его носом, наклонился к нему, чтобы прочесть надпись.
— «Иаков… бар Йосеф… акуиде… Иешуа», — запинаясь, прочел он.
Калай ухмыльнулась, глядя на Заратана.
— Иаков, сын Иосифа, брат Иисуса, — перевела она.
Заратан привалился к стене, открыв рот от изумления.
— Очевидно, брат, э-э-э, двоюродный вашего Господа, — произнесла Калай.
— Я не верю в это! — задыхаясь, проговорил Заратан.
Варнава продолжил осмотр гробницы.
— Здесь надписей нет, — сказал он, оглядев еще три оссуария.
Он полез в четвертый туннель и вдруг, сделав глубокий вдох, оперся о стену, собирая в кулак остатки своих сил. Они не спали всю ночь, два дня ничего не ели, проделав длинный путь. Удивительно, что он смог продержаться так долго, подумала Калай.
— Брат, — обратилась она к Варнаве. — Пожалуйста, сядь и отдохни немного. Иначе ты просто упадешь.
— Нет, нет, я… я не имею права. Мы не знаем, сколько у нас осталось времени.
Заратан выпрямился, сощурился, будто просыпаясь, и решительно подошел к Варнаве, беря его за руку.
