Вороний Ловчий прищурился, задумавшись над сказанным.
— Это… это невозможно… Зачем? Зачем тебе делать это?
Ледяной Огонь улыбнулся:
— Ты хитер. Ты не упускаешь случая. Вороний Ловчий прикусил губу. До него стало доходить. Сколько еще до утра?
— Ты бы позволил мне убить тебя? Ледяной Огонь развел руками:
— Я не сердце и не душа Народа. Я всего лишь Целитель Рода Белого Бивня. Нет, сердце и душа Народа — это Белая Шкура. Шкура мамонтенка, который пришел к нам и дал нам Силу. Каждый год один из родов заслуживает честь получить Шкуру. А без нее Мамонтовый Народ будет ничем. Нас покинет Великая Тайна.
Вороний Ловчий медленно покачал головой:
— Нет, это ловушка. Ты хочешь одурачить или обесчестить меня. Ты не можешь желать такого своему Народу.
Ледяной Огонь, прищурившись, поглядел на него:
— Отчего же? Если Народ Мамонта утратит Силу Белой Шкуры, моя Сила будет в особой цене? Правда? Что если я смогу… заполнить эту брешь?
Вороний Ловчий понимающе улыбнулся:
— И ты, конечно же, будешь ни при чем…
— А твои видения? — Ледяной Огонь поднял бровь. — Ведь если ты принесешь своему Народу Шкуру, разве ты не станешь опять могучим вождем? Разве молодые воины не пойдут за тобой? А Волчий Сновидец будет повержен. Какие Сны могут сравниться с деяниями? Какой Сновидец сравнится с воином, который ушел живым от Других, да еще унес их святыню?
— А ты что с этого получишь?
— Я стану могущественнейшим человеком в Народе. Все, что я хочу, — чтобы ты унес Белую Шкуру на ту сторону Великого Ледника. Нет, не смотри на меня так. Я знаю, что Волчий Сновидец нашел путь в те края. Но разве мой народ может идти через какую-то дыру в Леднике? — Он покачал головой и криво усмехнулся. — Как говорит наш Певец, мы не земляные черви. Нет, я хочу, чтобы Белая Шкура ушла от нас. Ушла подальше, чтобы какой-нибудь наш отряд не отбил ее у тебя, не вернул ее в наш лагерь. Это создало бы… ну, скажем так, определенные трудности.
— Ты все это обдумал? Ледяной Огонь кивнул:
— Так будет лучше для нас обоих. Твой Народ уходит за Ледник. Мои юноши не гибнут зря в сражениях. Наступает мир, мне достается неограниченная власть над всеми четырьмя родами. А тебя почитают в твоем Народе как величайшего воина. Ты уничтожил дух Мамонтового Народа, похитил их величайшую святыню, оставил их с носом… — Он развел руками. — Мы оба в выигрыше.
В сознании Вороньего Ловчего вспыхнули прежние образы. Его разорванные видения стали приобретать единство. Волчий Сновидец повержен, Пляшущая Лиса принадлежит ему — вовеки. Ее Сила расцветает. Она — достойная пара ему. Странное волнение охватило его. Кто знает, может быть, его видения, в конце концов, и не лживы!
— Она родит мне могучее дитя, — прошептал он.
— Кто? — спросил Ледяной Огонь. — У тебя есть жена?
Вороний Ловчий хмыкнул:
— Нет, но будет.
— Похоже, это тебя очень занимает… Вороний Ловчий задумался.
— Я видел ее пути, Другой. Я еще не знаю толком, что это значит, но дитя Пляшущей Лисы создаст для Народа новое грядущее. С ним придет нечто новое… нечто великое. Она — ключевое звено, в ней — Сила Народа, и я верю, что она будет моей и только моей!
— Ты сможешь подчинить такую женщину своей воле?
Вороний Ловчий кивнул:
— Раньше мне это удавалось. Я найду пути в грядущее. Мне больно упускать ее. Больно от мысли, что она достанется кому-то другому. Но я видел все это воочию — даже когда она отвергала меня… Она должна пройти испытания. Испытания страданием… Душа ее должна закалиться в огне, как рукоятка копья. Но она с честью пройдет их. Она должна помочь мне изменить судьбу Народа.
— А разве она не предназначена для Волчьего Сновидца?
Вороний Ловчий грубо рассмеялся:
— Он весь в своих Снах. Я слышал, она пришла к нему, но он прогнал ее прочь. Прогнал ее прочь! Этот дурень не понимает, как важна она для будущего!
Ледяной Огонь кивнул, с любопытством поглядев на него.
— Отпусти меня! — воскликнул Вороний Ловчий. Сердце его колотилось. — Возьму я твою Белую Шкуру. Я сам поведу свой Народ через ледовый ход. Сделка заключена, Ледяной Огонь. Твой Народ — за мой.
Ледяной Огонь откинулся назад и полулег на землю опершись на локти. Его суровые глаза потемнели.
— Предупреждаю тебя, все остальное — в твоих руках. Шкура в небольшом чуме в середине лагеря. Вокруг нее спят четыре юноши, но одному из каждого рода. Хватит ли тебе ловкости? Сможешь ты подобраться, взять шкуру и уйти, не разбудив их? Убивать сторожей нельзя. Если ты сделаешь это — мои воины доберутся до тебя, куда бы ты ни пошел. Если ты убьешь воинов, ты уничтожишь силу Белой Шкуры.
Вороний Ловчий кивнул, наморщив лоб:
— Я лучший в Народе охотник. Я смогу. Ледяной Огонь улыбнулся, и у его рта выступили складки.
— Еще предупреждаю тебя: Шкура тяжелая. Одному человеку трудно нести ее. Наши молодые воины все время упражняются, надеясь, что они будут удостоены чести носить Шкуру. Если ты уронишь ее, если будешь нести ее недостаточно почтительно, Шкура разгневается и мало-помалу высосет твою душу. Ты будешь барахтаться, как кит, выброшенный на сушу, пока не умрешь. Достаточно ли ты силен, чтобы нести Шкуру? Ее сила уничтожит человека, недостойного нести ее.
Вороний Ловчий вспыхнул. Недоверие этого человека оскорбляло его. Кто такой этот Ледяной Огонь, чтобы так разговаривать с ним?
— Я готов принять на себя эту Силу. Я величайший в моем Народе. Я не боюсь испытания. Я более чем достоин.
Ледяной Огонь кивнул:
— Да, ты именно таков, как я опасался. Он потянулся к острому гранитному ножу и перерезал путы на руках Вороньего Ловчего.
58
Пляшущая Лиса растерянно стояла на берегу горячей заводи, глядя, как плещет голубая вода вокруг желтоватых камней. Небо опять затянуто облаками. Будет дождь… Горячий пар поднимался над заводью; бурный ветер относил его к Великому Леднику. Печальная погода… Но она странно соответствовала ее настроению. На душе у нее было так же сумрачно и тоскливо, ей так же недоставало тепла и света.
Лагерь Народа, раскинувшийся у нее за спиной, казалось, обветшал и начал разрушаться. Люди сновали туда-сюда, собирая в дорожные сумки ягоды — пока первый мороз не испортил их. С каждым днем все меньше сушеного мяса свисало с деревянных шестов. Охотники возвращались с пустыми руками. Призрак голода вставал над Народом. Лишь немногих карибу удавалось убить. Только старый Мамонт одиноко трубил над пустыми холмами. Уж и не припомнить, как давно убили они последнего мускусного быка.
— Ледовый ход — или конец всему, — вновь шептала она себе. В животе у нее бурчало. Она нарочно ограничивала себя в еде, подавая пример другим. Те хмуро глядели на нее, но тоже старались есть в меру.
