Юнцы сразу же гордо приосанились — вот, мол, мы какие!
А Поющий Волк сжал губы и опустил глаза. Ах, глупые мальчишки, неужто они не понимают, что им предстоит? Если Черника говорит правду, еще неизвестно, кто кого одолеет — Народ или Другие.
— Что такое этот Ледовый Народ? — устало спросил он.
— Они белокожи, покрыты густыми волосами. Народ Мамонта сражается с ними. Говорят, что они пришли сюда с западных окраин мира. Они сильны — сильны, как Дедушка Белый Медведь. Может, они его дети в человечьем роду. Я не знаю. Но они живут у Соленых Вод далеко на юго-западе. Говорят, они переплыли Соленые Воды много лет назад на выдолбленных бревнах.
— Ха! — резко рассмеялся Вороний Ловчий. — Не может человек плавать по воде! Да и не бывает таких больших деревьев…
— Здесь не бывает, — перебила его Черника. — Но я видела деревья такие высокие, что доходят до самого неба. Большие и темные — как ели, но не маленькие, как у нас, а такие, что можно по ним карабкаться хоть часами, хоть днями, а до верхушки не доберешься. Я бывала к западу от этих гор, — она указала на хребты, высившиеся у нее за спиной, — и видела огромные горы, что доходят до южных Соленых Вод. Деревья там достают до неба.
— Выдумки, — буркнул Вороний Ловчий. — Эта женщина — порченая. Слишком долго прожила среди Других, вот и повредилась в уме.
Она опустила глаза и сжала губы. Воины уходили прочь один за другим, смеясь ее рассказу. Белокожие люди? Покрытые волосами? Да еще дети Дедушки Белого Медведя! Хорошая сказка.
Поющий Волк увидел, как лицо ее залилось краской стыда. Он подождал, пока другие разойдутся к своим кострам, и сказал:
— Я верю тебе.
— Но они не верят, — прошептала она. — Может мне вернуться к Мамонтовому Народу? Я уж и сама не знаю, чья я теперь.
— Забудь о них. Они так надулись от важности после битвы, что ничего вокруг себя не видят!
— Лучше бы им послушать, — возразила она. — На самом-то деле все еще хуже, чем я им говорила. У Поющего Волка пошли по спине мурашки.
— Что ты имеешь в виду?
— Там, далеко на западе, лед тает. Ледовый Народ теснит Других. Но их в свою очередь теснят другие люди, которые выглядят как мы. Они отгоняют Ледовый Народ на восток и прижимают его к морю. Это люди сильные, суровые, они гонят зверя на север зимой, по льду. Они такие охотники, что мамонт в тех краях бежит, завидев маленькую горстку людей.
Поющий Волк нахмурился:
— Если все эти люди сражаются между собой и держатся крепко, как же выходит, что мы так легко разбиваем Других?
Она встретилась с ним глазами:
— Они не ожидали вас, родич. Прежде Народ бегал от них, оставив им свои охотничьи угодья, и даже не пытался сопротивляться. Другие в здешних лагерях раздобрели, обленились. Они привыкли безнаказанно убивать людей Народа и брать без боя что вздумается.
— И что же, они отступят, как думает Вороний Ловчий?
Она покачала головой:
— Нет, они разошлют по всем племенам весть о вашем приходе и пойдут на вас войной.
— А можем мы помешать им передавать эти известия?
— Нет, родич. Они, как мы, странствуют от одного лагеря к другому. У них есть четыре больших племени, каждое такое огромное, что со счета собьешься. Они посылают из лагеря в лагерь священную мамонтовую шкуру, и это — сигнал. И шкура эта крепко охраняется.
— А перехватить шкуру никак нельзя?
— И думать об этом забудь! Шкура так и пышет Силой. Коснешься — убьет!
Поющий Волк в отчаянии ударил кулаком по мягкой теплой земле близ черных углей костра.
— Должен быть путь, чтобы остановить их.
— Бежать. Другого пути нет. — В глазах ее читалась страстная мольба. — Разве ты не видишь? Вы их убивали. А по их вере, мертвые не могут вернуться домой за море, если каждая смерть не отомщена. Для них это вопрос чести, воинской чести.
Поющий Волк глубоко вздохнул:
— Так говоришь, их много?
— Как ивовых ветвей на Большой Реке. — Она покачала головой. — И вот-вот они подойдут. Они кочуют, как и наш Народ. Я уже слышу их. Сейчас они на время испугались вас. Но то, что сейчас настанет, куда ужаснее. Их страх перед вами расплавится, как жир на горячих углях. Но это еще не все. Те, кто идет следом, гонят Ледовый Народ на юг, к каменистым берегам Южных Соленых Вод. Это говорят беглецы из тех мест. А уж когда здесь будет Ледовый Народ — они вас на мелкие кусочки изрубят!
— Значит, у Мамонтового Народа нет выбора — они поневоле наступают на наши земли?
— Да, а теперь их воинская честь заставит поступать с вами еще жестче, чем вы — с ними.
Поющий Волк подумал о Смеющейся Заре и их нерожденном ребенке. В душе его все перевернулось.
32
Зоркие глаза Волчьего Сновидца беспокойно бегали от одной старухи к другой. Щеки его запади, длинные волосы свисали беспорядочными космами по обеим сторонам лица, подчеркивая его полуистощенный вид. Печальная морщина рассекала его юношеский лоб; боль отражалась в углу его рта. Он двигал ладонями взад-вперед, работал челюстью; мускулы у него на щеках дрожали.
— Говори. — Спокойный голос Цапли смешался с потрескиванием огня. Чум озарился рыжеватым пламенем, осветив высохшее лицо Обрубленной Ветви.
— Народ, — прошептал он. — Видение мое шатко и туманно, но я вижу — он умирает.
Цапля опустила глаза и задумалась, обхватив подбородок рукой. Обрубленная Ветвь слушала его, тихо сидя в сторонке. Она помешивала огонь куском кости карибу
— Что еще? — спросила Цапля. Он покачал головой:
— Там женщины… пленные… Несколько… Нет, это так неясно… не разобрать.
— Что ты чувствуешь?
— Я чувствую чье-то присутствие. Как будто кто-то идет сюда, кто-то уже за горизонтом. Как Долгая Тьма… но иначе. — Он облизал губы. — Как будто ночь приходит не с востока, а с запада.
Цапля удивленно подняла бровь:
— А что это значит, ты понимаешь?
— Нет.
— Ничего не умеешь, — разочаровано промолвила Цапля. — Хорошо, что хоть ходить наконец научился. Теперь надо разучить несколько движений Танца.
— Чего?
— Надо научиться управлять своими видениями, задерживать их, когда надо. А не то ты себя уморишь.
Он нахмурился: ощущение пустоты и беспокойства в желудке было таким знакомым!
— Кое-что я умею. Я вызывал карибу… Она покачала головой:
— Нет, я не о том. Каждый танцует свой собственный Танец, но на самом деле есть только Один — Единый Танец.
«Она всегда говорит так непонятно. Тут Один, там Единый. Почему бы не сказать попросту?»
