— Они сами расплатятся, — проскрежетал Два Дыма. — Они расплатятся за все в конце концов. Своим Видением ты закопаешь их в землю, чтобы они навсегда исчезли в вечной тьме.
Два Дыма вздрогнул — так тяжело опустилась на его плечо ладонь Танцующего-с-Огнем. Мягкий голос облегчил боль раздираемой горем души:
— Разве детей убивают за глупые проделки? Разве их убивают за то, что у них нет родителей?
Его старый наставник крепко закрыл глаза и попытался прогнать страшные воспоминания, отвлечься от зловония смерти, наполнявшего ноздри.
— Значит, мы и есть родители?
— Наверное. Может быть, точнее будет сказать — учители.
Чтобы согнать слезы с глаз, Два Дыма заморгал. Чувство потери переполняло его. Молодой его спутник стоял с выражением огромного горя на опустошенном лице. Неужели с Белой Телкой так много умерло для Танцующего-с-Огнем?
— Я хотел поговорить с ней, спросить, каким путем мне идти. Я… — Он покачал головой. — Так трудно идти по тропе, ведущей к Единому. Для нас иллюзия — это реальность. Она очень сильна, ее так трудно не замечать… Однажды я лежал в снегу и умирал — и мне удалось освободиться. В другой раз я умирал от укуса змеи, и преграды вокруг души разрушились, и я смог Зреть Единое в Видении. Но оба раза у меня был Вожатый. Не понимаешь? У меня был Вожатый!
Танцующий-с-Огнем опустил глаза. Плечи его обвисли.
— Что, если я больше не смогу Зреть Видения? Что, если иллюзия свяжет меня? Я… я так неуверенно себя чувствую.
— И ты рассчитывал на помощь Белой Телки?
— Она так много знала.
— Когда ее душа освободилась и улетела, из этого мира ушло нечто чудесное. — Два Дыма проглотил сжавшийся в горле комок. — Она была моим другом. Она понимала меня лучше, чем все люди, каких я знал.
— Горе — это иллюзия, — негромко промолвил Танцующий-с-Огнем. — Всего лишь иллюзия.
— А если эта иллюзия переполняет тебя, когда ты пытаешься Узреть Видение?
— Тогда она может погубить нас всех.
Он повернулся и устало пошел по тропе вниз. Внезапно он упал на колени и закрыл лицо руками:
— Я совершенно запутался… Заблудился.
— Но ведь ты же Узрел Единое в Видении.
Танцующий-с-Огнем согнулся как от удара.
— Я Зрел Видение. Да, я Узрел в Видении Единое. Но как ты думаешь, Два Дыма, почему я так долго просидел на хребте? Я пытался — снова, снова и снова… В одиночку я на это не способен. Неужели ты не понял?
Представь себе, что перед тобой возвышается гора, а на вершине ты видишь огонь. Ты стоишь в темноте и смотришь на огонь — но троп, ведущих к нему, тебе не видно. Гора — это всего лишь иллюзия, но ты не видишь троп, по которым можно ее преодолеть. Тогда ты все-таки начинаешь карабкаться наверх — но путь тебе преграждает камень. Ты возвращаешься и снова начинаешь карабкаться наверх — но и тут путь тебе перекрывает валежник, хотя тебе и удалось подойти к огню поближе. И так каждый раз ты возвращаешься и начинаешь все заново, обходя препятствия… но тропы, ведущей на вершину, мне до сих пор найти не удалось, а все преграды по-прежнему поджидают меня и не пускают наверх, стоит лишь мне позабыть, как их обходят.
Вдобавок под горой холодно. Я хочу почувствовать огонь, ощутить его тепло. Это гонит меня вперед и усугубляет отчаяние. Чем сильнее я к нему стремлюсь, тем дальше кажется огонь, тем недоступнее делается вершина. Люди думают, что достаточно просто раскинуть крылья, и будешь Танцевать Единое — но на самом-то деле надо идти по земле, а не лететь, шаг за шагом преодолевать тропу иллюзии.
И сам я еще ни разу не нашел дорогу к вершине. В селении все время что-нибудь останавливало меня — то Волшебная Лосиха, то дочери, то Голодный Бык… И мои собственные сомнения тоже.
— Но ведь ты же Узрел Единое в Видении!
— Да! — вскричал он. — Зрящий Видения Волка пришел ко мне. Чтобы этого достичь, я чуть не умер! Как ты не понимаешь? Мой самый злейший враг — это я сам! Это не Тяжкий Бобр и не Кровавый Медведь… Я должен победить самого себя!
— Может быть, Зрящий Видения Волка придет к тебе, когда потребуется. Сила не выбрасывает просто так свои орудия, как глупая старуха, когда порежется пластинкой кремня…
— Может и выбросить! — Он горящими глазами взглянул на Два Дыма. — Не знаю, назови это глупостью, если хочешь… но дело не в Зрящем Виденья Волка, не в Силе — а во мне. Я — главное действующее лицо. Я должен Видением восстановить Спираль. И я чувствую это — как человек чувствует, что на него смотрит гризли. Я должен сам найти путь к Единому. Дело в чем-то, что внутри меня. Можно это назвать свободной волей, если хочешь.
— Не забудь еще про Волчью Котомку.
— А как мне ею воспользоваться? Она далеко, она замкнута в Силе Духа, она умирает. С того самого дня, когда Тяжкий Бобр швырнул ее в темноту, она стала умирать. Что, если из нее ушло уже столько Силы, что она стала как старик, неспособный метнуть дротик?
Два Дыма заставил себя не вспоминать страшный труп.
— А если Волчья Котомка тебе не поможет?
Танцующий-с-Огнем пожал плечами:
— Тогда и не знаю, что мне делать.
Он посмотрел на заходившее солнце:
— Последние дни меня неотступно преследуют воспоминания: я вижу, как светится любовь в глазах жены… мне не терпится обнять дочек, посмотреть, как они играют… Я хочу услышать смех Голодного Быка, шутку Черного Ворона, птичий свист Трех Пальцев… А теперь, стоит мне закрыть глаза, передо мной возникает труп Белой Телки, и горе начинает грызть меня, как кролик ветку. Знаешь, что это значит? Что будет, если я утрачу власть над моей волей? Что будет, если я не успею найти тропу к Единому? Что тогда? Я один знаю, что я способен на это. Я могу прикоснуться к Единому. Как только это произойдет, я могу Танцевать весь мир — и не растеряюсь! Но вот смогу ли я забраться на вершину горы, когда это будет необходимо? Мне не хватает времени!
Танагер проснулась до рассвета. Она лежала свернувшись под шкурой. Все тело было болезненно напряжено, как будто она бежала всю ночь. Страшная жажда мучила ее; она пошевелила шершавым языком в пересохшем рту и сморщилась от неприятного кислого вкуса.
Пламя. Образы ее Видения не покидали ее. Сила Духа пришла к ней — и она уже не могла забыть, как предыдущей ночью в мольбе простерла руки к облакам.
Она села, преодолевая сопротивление непослушных мышц, и смотрела на едва занимавшийся на востоке рассвет. Да, все должно получиться. Видение указало ей путь. Голод защемил ей желудок. Она протерла кулаком воспаленные глаза, встала, встряхнула шкуру, накинула ее на плечи и подняла с земли свой мешок.
На минутку она присела на камень, наблюдая приход холодного ясного утра. Из каньона поднялся ласковый сухой ветер, хорошо знакомый охотникам. Он обычно начинает дуть по утрам и успокаивается к ночи. Она с наслаждением втянула воздух, пахнущий соснами и сухой травой.
