Мальчик стремительно вскочил и обвел взглядом оскверненный врагом вигвам. Матери не было. Предчувствие беды охватило его. Он ощутил ее тоску и муку, но как бы издали. Значит, поблизости ее нет.
— Мама! — Он забежал за вигвам, заглядывая в кусты: а вдруг она просто отошла помочиться?
Никого.
— Мама!
— Тише! — негромко крикнула Спящая Ель из своего вигвама. — Люди спят!
— МАМА!
Он задыхался; ему казалось, что какая-то огромная рука сжимает грудь.
— Эй! — окликнул его Два Дыма. — Иди сюда, дай мне руку, и мы пойдем ее искать. Незачем тревогу на все селение поднимать.
Бердаче неуверенно улыбнулся, обводя глазами мирно спавшие вигвамы.
Не совсем еще успокоившись, Маленький Танцор вложил свою руку в ладонь друга:
— А мы найдем ее?
— Найдем.
Вдвоем они принялись за поиски. Обойдя по кругу все селение, они ее не нашли. Тропинки, петлявшие меж вигвамов, были давно уже так плотно утоптаны, что на них не оставалось никаких следов.
Внезапно душу Маленького Танцора затопило отчаяние. Весь мир стал ускользать от него куда-то вбок. У него закружилась голова; он согнулся, схватившись за живот. Его затошнило, а ноги ослабли и подогнулись.
— Танцор! Что с тобой? Что слу…
Краткое мгновение он был во власти полной безнадежности, а затем она сменилась беспросветным отчаянием. Он чувствовал ее! Чувствовал, как движутся ее руки, как она берет холодный камень и…
— Нет! — еще успел он прокричать, и содержимое его желудка выплеснулось на тропинку. — Нет!
Едкая желчь забила ему нос и грозила перекрыть дыхание.
— Нет!
Приступ отчаяния кончился так же внезапно, как и начался. Совершенно обессилев, он начал приходить в себя и в недоумении уставился на забрызганную рвотой землю. Ему казалось, что внутри у него зияет бесконечная, как ветер, пустота. У него перехватило дыхание, будто кто-то сильно ударил в грудь.
— …и дыши поглубже. Просто дыши. Не напрягайся. Не бойся. Это все от страха. Страх забрался в тебя и скрутил… — утешал мальчика Два Дыма, стоя рядом с ним на коленях. Сильные теплые руки поддерживали его. Мальчик закашлялся и поднял голову. Все вокруг казалось поблекшим, как будто он смотрел сквозь воду. Цвета выглядели приглушенными, потеряв обычную яркость. Сам воздух как будто загустел и обессилел. Даже свет Солнца-Отца стал бледным и слабым.
— Мама! Вернись! Вернись ко мне!
— Малыш, послушай, не нужно так…
— Она умерла!
Он зашатался, не в силах удержаться на ногах. Два Дыма поддержал его и не дал упасть. Бердаче озабоченно заглянул в лицо мальчика:
— Она, наверное, просто пошла…
— Нет! — закричал тот, бешено вращая глазами. — Я почувствовал, как она умерла! Я почувствовал!
— Пожалуйста, малыш, не давай воли своему воображению…
— Перестань! Перестань! Она умерла! Я знаю!
— Да ты с ума… — но, поймав взгляд Маленького Танцора, бердаче осекся на полуслове.
Задыхаясь от рыданий, мальчик снова закричал:
— Ты ведь знаешь, знаешь! Я по глазам вижу! Ты знаешь, что я слышу такие вещи, которых другие люди не слышат! На охоте я слышал, что говорили антилопы. Правда, слышал. Это было Видение, Два Дыма. Я призвал их в Видении Силы.
Горячие слезы текли по его лицу и капали с дрожащего подбородка:
— А Тяжкий Бобр убил мою мать. Он прогнал Волчью Котомку. Он убил младенца Танцующей Оленихи… а потом и ее тоже. Он злой. Он плохой и жестокий.
— Тссс! — Два Дыма побледнел и опустился на одно колено, чтобы заглянуть ребенку в глаза. — Тише, малыш. Беда и без того над тобой нависла. Тяжкий Бобр обладает властью. Он может поступать, как ему вздумается, и никто не осмеливается возражать. Ты должен молчать. Обещаешь? Ради меня? Ты ведь знаешь, что первой жертвой буду я. Ему только повод нужен, чтобы расправиться со мной.
Маленький Танцор смотрел на него нерешительным взглядом. Острая боль пронзила до глубины его измученную душу:
— Я ненавижу его. Я его убью. Слышишь, Тяжкий Бобр? Я тебя убью!
— Замолчи! — Два Дыма плотно закрыл ему рот рукой и боязливо оглянулся назад. — Никогда так не говори. Никогда. Твоя жизнь и так отстоит от смерти не дальше чем на бросок дротика. — Два Дыма с трудом сглотнул; руки его дрожали: — Обещай мне, что больше никогда не будешь так говорить. Обещай мне! А потом мы пойдем отыщем твою мать, и тогда увидишь, как глупо было думать, что она умерла.
Маленький Танцор посмотрел на него, едва сдерживая горе и гнев. Он решительно вытянул руку:
— Она лежит там.
— Пойдем посмотрим. Может, по пути мне удастся хоть немного тебя образумить. — И Два Дыма взял его за руку.
Маленький Танцор, даже не стараясь вести себя вежливо, оттолкнул руку бердаче и обреченно зашагал вперед. Слезы продолжали стекать по его щекам. Время от времени он останавливался и вытирал лицо грязным рукавом, чтобы хоть что-то видеть.
Ее образ все время вставал в его памяти. Вот она улыбается ему и что-то ласково говорит. В теплом свете очага видно, что на ее лице отражаются любовь и беспокойство о нем. Сколько раз ее нежные руки гладили его по голове, утешая и успокаивая, сколько раз лечили царапины и ссадины… Каким счастьем озарялось вдруг ее лицо, когда он завороженно внимал ее рассказам или с аппетитом ел похлебку, что она приготовила… А когда снова придет зима, кто же будет теперь заботливо укутывать его шкурами в холодные ночи? Кому сможет он пожаловаться, с кем посоветуется? Свет померк в его душе, оставив после себя кромешную непроницаемую черноту.
Старая рощица хлопковых деревьев уже несколько лет тому назад была повалена бурей. Дожди и ветры сняли со стволов кору. Потом яркое солнце до блеска выбелило гладкие стволы. Ветка Шалфея остановилась там, где самый толстый ствол расходился надвое. Тут она и лежала: казалось, что руки дерева баюкают ее, будто в колыбели. Голова откинулась назад, лицо озарено лучами солнца. Она казалась уставшей и беззащитной. Рядом лежала потрепанная сумка с инструментами для разделки туш и валялся кусок черного обсидиана. Солнце блестело на свежем сколе. Тут же лежал и тяжелый кремневый молоток.
Мухи уже вились жужжащим столбом над своей пищей — красной кровью, собравшейся маленькими лужицами в складках одежды.
Сильная рука стиснула плечо Маленького Танцора и потянула назад.
— Отправляйся назад в селение, — приказал Два Дыма. — Ну, что еще такое! Иди!
— Она перерезала себе вены на запястьях, Два Дыма. Я почувствовал это. Тогда-то меня и вырвало. Она перерезала вены и покинула меня одного. — Горячие слезы снова заструились по его щекам. — Почему она умерла? Почему она оставила меня одного? Ведь она нужна мне, Два Дыма. Мне нужно, чтобы она обнимала меня.
