У задней стены, куда грызунам было не так легко проникнуть, в полу были вырыты круглые хранилища. Сверху их прикрывали плотно подогнанные камни, чтобы по крайней мере помешать насекомым, нахальным крысам и земляным белкам разворовывать припасы. Еще дальше в строгом порядке располагались одежды, украшенные резьбой палки-копалки и набор плошек из рога. С противоположной стороны стену образовывали воткнутые в землю шесты, упиравшиеся наверху в нависавший потолок и переплетенные шкурами, чтобы защитить обитателей пещеры от вечернего холода и от порывов ветра. Щели между этой стеной и скалой были достаточно широки, чтобы дым очагов свободно выходил из пещеры. В полу было под них вырыто два углубления — одно глубокое, в форме колокола, для жарки мяса, другое мелкое и наполненное камнями, которые долго удерживали жар огня. Массивный брус песчаника служил отражателем для обоих очагов.
В общем и целом пещера была вполне уютным жилищем. По сравнению с вигвамами из шкур, в которых прошло его детство, в пещере было гораздо теплее: накопленное за день тепло медленно расходовалось на протяжении всей ночи. Летом в пещере было прохладно. Отличный был бы дом, если бы не постоянное невыносимое присутствие Белой Телки. Это был ее дом — и она во всех смыслах в нем командовала. Он невольно спрашивал себя, не втерлась ли в стены и потолок, кроме сажи, еще и душа старухи.
Он обернулся и посмотрел в ее горящие глаза. За последние несколько лет она, пожалуй, еще больше высохла. Ее волосы отливали при свете очага снежно-белым блеском. Ее лицо иссохло, и все в нем было преувеличено, а кожа на затылке болталась, будто тощий бурдюк. Казалось, что она совсем слаба: чихни кто-нибудь — и она переломится пополам, так порыв ветра зимой ломает высохшие травы. Но подобные мысли мгновенно улетучивались, стоило ему взглянуть в ее сверкавшие мужеством и страстью глаза. Вот эти глаза посмотрели на огонь, затем на него… Сила светилась в них. Знакомое тревожное предчувствие сжало его кишечник.
— Тебе не удастся вечно прятаться от самого себя, малыш, — ее слова доносились до него приглушенно, будто сквозь колышущийся туман. — Отрекайся от своей Силы сколько хочешь — тебе все равно от нее не ускользнуть, будто соколу из прорванной сетки. Это твоя судьба, малыш. Ты избран.
Он промолчал, стараясь подавить растущую досаду и злость.
— Почему ты все время таишься от меня, малыш?
В его душе зазвучали слова матери: «Я это запрещаю!» Ужас, охвативший его, когда она умирала, снова проник в его душу — столь же ощутимый и реальный, как твердый пол пещеры под ногами. Каждый раз, когда возобновлялся этот спор, он чувствовал, что сверху на него смотрят темные глаза матери, напоминая ему о том страшном мгновении, когда он ощутил ее смерть… нашел ее обескровленное тело…
— Почему, малыш? — настаивала Белая Телка. — Что бы ни говорила твоя мать, ты не можешь изменить свою природу. Ты — Зрящий Видения… это видно и по твоим глазам. — Она помолчала немного. — Посмотри на меня. Попробуй сказать, что это не так. Попробуй сказать это с полной искренностью.
Он отказался произнести эти слова, подавив вскипевший в душе гнев, который всегда вызывали ее речи. Ему хотелось накричать на нее, обозвать старой безмозглой курицей, которая сует свой нос, куда не следует!.. Вот бы плюнуть ей в лицо и крикнуть: «Отвяжись!» Да, надо бы отплатить ей за годы назойливых приставаний! Он на мгновение представил себе, как расшвыривает ногами мешки с провизией, бросает в огонь ее любимые вещи. Что за радость была бы смотреть, как они загораются от угольев и превращаются в серый пепел! Это было бы ей хорошим уроком! Тогда она бы поняла, что к нему нельзя приставать безнаказанно! Это было бы справедливое возмездие за бесконечные расспросы и непрерывные попытки подчинить его своей воле!
Правда, он никогда ничего такого не сделает. Родившись среди Племени, он с молоком матери всосал правила поведения Низких Людей Бизона. Молодые люди никогда не смеют поступать непочтительно со старшими, родившимися до них. Никто никогда не осмеливался нарушить это правило. Как бы она ни мучила его своими приставаниями, как бы язвительно ни дразнила, как бы ни старалась сломить его сопротивление, он никогда не ответит ей словами презрения или криками гнева. Сознание этого только усиливало его гнев и злобу.
— Малыш, ты должен слушаться голосов, раздающихся у тебя в голове. Ты должен…
— Пойду поищу отца.
Не поднимая на нее глаз, почти не замечая обычного в таких случаях выражения огорчения, с каким посмотрел ему вслед Два Дыма, он подбежал к входу в пещеру и исчез в ночной темноте.
— В один прекрасный день, — сказал Два Дыма, — ты выведешь его из себя. Терпкая Вишня не зря предостерегала тебя от этого перед смертью.
— Она никогда не понимала моей задачи.
— Может быть. Но она хорошо знала этого мальчика. И я его знаю. Белая Телка, на него нельзя непрерывно давить. Ты отдалила от него его отца. Голодный Бык заблудился… заблудился в жизни. Он не понимает, что ему делать, и старается просто держаться ото всего в стороне. Он не спорит с тобой лишь потому, что слишком многим тебе обязан. Он боится Силы. Но когда ты пристаешь к мальчику, это его раздражает. Это создает дополнительное напряжение, разъединяющее нас. Если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, ты…
— Да, да… я все знаю.
— Знаешь?
Она взглянула на него своими черными глазами, в которых теперь горело странное отчаяние:
— Конечно, знаю. Но у меня такое чувство, что Маленький Танцор просто не слышит меня…
— Он сам обнаружит Силу. Он не сможет всегда уклоняться от нее.
Белая Телка вздохнула протяжно и как будто обмякла. Она рассеянно кивнула:
— Да, старый мой друг, наверное, ты прав. Но у меня немного времени осталось. А ему нужно научиться многому, многому…
Маленький Танцор трусцой бежал по тропе, зоркими глазами высматривая в темноте неровности почвы и валуны. Красная волна гнева начала спадать, уступив место давящему предчувствию, плотному и непроницаемому, будто облако на ночном небе.
— Почему они не могут оставить меня в покое?
Он вполсилы отбил кулаком нависшую над тропой ветку сосны, и это принесло ему некоторое облегчение. На ходу он сбивал высокие травы, сделавшиеся сухими и хрупкими после первых холодов. В воздухе ощущалось радостное предчувствие приближавшейся зимы. Тонкое дыхание холода пряталось в утренних заморозках, проникало в порывы полуденного ветра. Холод ждал, будто призрак, готовый раздавить последние воспоминания о лете и обрушиться на землю настоящим морозом. Солнечный свет уже постепенно тускнел на осеннем небе: Солнце-Отец отходил к югу по своей небесной тропе.
Что принесет эта зима? Снова удушливые тоскливые дни у коптящего костра? Нескончаемые рассказы Белой Телки? Ее непрерывные приставания, неотступные расспросы и постоянные язвительные замечания о Силе?
В такие дни Голодный Бык старался не показываться на глаза, если только мороз не становился настолько силен, что нужно было беречься от обморожения. Какая польза может быть от обморозившегося охотника? Если отец перетерпит слишком свирепый холод, он может лишиться единственного удовольствия, какое у него еще оставалось. А если радости охоты станут недоступны для Голодного Быка, жизнь для него прекратится, даже если он и будет продолжать дышать.
