Чингис решил не ждать рассвета, а пойти к женщине, чтобы избавиться от нервного возбуждения. Первая жена, Бортэ, наверное, уже спит у себя в юрте, окруженная сыновьями. Вторая жена еще кормит маленькую дочку. При мысли о белой груди Чахэ, тяжелой от молока, лицо Чингиса прояснилось.
Он вложил меч в ножны и отправился к юрте тангутки, возбуждаясь от предвкушения. Чингис шагал по улусу и усмехался. Горячая женщина и ожидание битвы. Как прекрасно быть живым в такую ночь!
Чжи Чжун у себя в шатре потягивал теплое рисовое вино. Спать ему не хотелось. Стояла зима. Старый военачальник подумал, что сможет провести самые холодные месяцы со своим войском в полевых условиях. Мысль ему понравилась. В Яньцзине у него было три жены и одиннадцать детей, так что дома о покое приходилось только мечтать. Походная жизнь, как ни странно, вовсе не тяготила генерала. Он услышал, как в темноте дозорные тихо обмениваются паролями. На душе стало легко. Чжи Чжун всегда с вечера страдал бессонницей и был в курсе слухов, что ходили в войске: дескать, полководец способен бодрствовать по нескольку ночей подряд. Вероятно, пищу таким слухам давал свет, пробивавшийся сквозь тяжелую ткань шатра. Иногда Чжи Чжун засыпал, не погасив ламп, а его телохранители благоговейно полагали, будто он, подобно высшему существу, не нуждается в отдыхе. Чжи Чжун их не разубеждал. Командовать должен тот, кто не выказывает слабостей, свойственных простым смертным.
Полководец размышлял о своей огромной армии и обо всех предпринятых приготовлениях. Одни только мечники и копейщики численностью превзошли монгольское войско. Потребовалось опустошить все амбары с продовольствием в Яньцзине, чтобы прокормить столько человек. Купцы лишь стенали, не веря своим глазам, когда Чжи Чжун показывал им бумаги, подписанные императором. Генерал улыбнулся своим воспоминаниям. Эти жирные торговцы зерном думали, что в городе никто им не указ. Генерал напомнил, в чьих руках власть. Без войска их роскошные дома ничего не стоят.
Генерал подумал, что придется разорить крестьян на две тысячи ли вокруг, чтобы содержать двухсоттысячную армию всю зиму, и покачал головой. А у него есть выбор? Никто не сражается зимой, но разве можно оставить проход через перевал без охраны? Даже юный император понимает, что до начала боевых действий могут пройти месяцы. Зато когда весной монголы двинутся на Яньцзин, он будет ждать их выхода из ущелья.
«Интересно, а у их хана возникают трудности с продовольствием для войска?» — лениво спросил себя цзиньский полководец. Вряд ли. Возможно, дикари пожирают друг друга и считают человечину лакомством.
Холодный ночной воздух проник в шатер, Чжи Чжун вздрогнул и поплотнее закутал в одеяла свои широкие плечи. Все изменилось с тех пор, как не стало старого императора. Чжи Чжун был ему бесконечно предан, благоговел перед ним. Когда он умер во сне после долгой болезни, мир содрогнулся. Полководец печально покачал головой. Сын совсем не похож на отца. Для людей из поколения генерала существовал только один император. При виде желторотого юнца на императорском троне Чжи Чжун почувствовал, что его жизненные принципы рушатся. Наступил конец целой эпохи. Наверное, со смертью императора ему, генералу, следовало уйти в отставку. Это было бы правильное и достойное завершение карьеры. А он остался, хотел посмотреть, как справляется новый император. А потом явились монголы. Отставку пришлось отложить по крайней мере еще на год.
Мороз крепчал. Чжи Чжуна уже пробирало до костей. Он поморщился — и вспомнил, что монголы совсем не мерзнут. Они переносят холод, подобно лисицам, им достаточно одного слоя меха. Генерал презирал монголов. За свою короткую жизнь они ничего не создали и ничего не добились. При старом императоре дикари знали свое место, однако мир изменился, и теперь они смеют угрожать великому городу. Чжи Чжун решил, что, когда сражение закончится, он будет безжалостен. Если разрешить цзиньским воинам бесчинствовать в стойбищах, монгольская кровь сохранится в тысячах ублюдков. Он не допустит, чтобы они расплодились, как вши, и стали снова представлять опасность для Яньцзина. Не успокоится, пока не убьет всех кочевников до единого и не опустошит их земли. Выжжет их дотла; если в будущем какие-нибудь племена осмелятся восстать против Цзинь, пусть воспоминание об участи монголов удержит их от коварных замыслов. Лучшего дикари не заслуживают. Возмездие будет кровавым и окончательным, и, кто знает, может, благодаря ему генерала Чжи Чжуна запомнят на века. Он принесет гибель целому народу. «Своего рода бессмертие», — подумал военачальник. Мысль генералу понравилась. Лагерь уже давно погрузился в сон, а Чжи Чжун все размышлял. Он сомневался, что вообще заснет этой ночью, и потому решил не гасить светильники.
Едва первый луч рассвета показался за горами, Чингис посмотрел вверх, на облака, окутавшие высокие пики. На равнине все еще лежала тьма, и от этого зрелища у хана поднялось настроение. Толпа пленников, которых он собирался гнать по ущелью перед войском, испуганно молчала. Воины построились за ханскими нукерами, ждали приказа, нетерпеливо барабанили пальцами по копьям и лукам. В улусе оставили только тысячу ратников — охранять женщин и детей. Никакой угрозы из степей не ждали. Все, что могло представлять хоть малейшую опасность, уже уничтожили.
Чингис вцепился в поводья гнедой кобылы. На рассвете барабанщики начали выбивать ритм, который звучал для хана музыкой войны. Несколько сотен юношей с барабанами стояли на флангах, размеренный рокот эхом отражался от гор, заставляя пульс биться чаще. Чингис знал, что где-то впереди ждут братья, замерзшие после перехода по скалистым тропам. А за ними лежит город, жители которого тысячу лет сеяли цзиньское семя среди монголов, подкупали их или истребляли, словно свора диких псов, когда считали нужным. Хан улыбнулся, представив, что бы сказал об этом образе Джучи.
Тучи скрывали восходящее солнце, но вдруг золотой свет залил равнину, и Чингис почувствовал на лице теплое прикосновение. Он посмотрел вперед. Его время пришло.
ГЛАВА 22
Хачиун ждал, чтобы рассвет тронул деревья и от них, словно пальцы, протянулись тени. Чингис постарается пройти через ущелье как можно быстрее и встретить основные силы цзиньцев; правда, на это понадобится время. Воины готовили луки, ворошили стрелы, плотно уложенные в колчаны. На крутых склонах погибли двенадцать человек. Их сердца остановились от недостатка кислорода. Несчастные, подобно рыбам, хватали ртами разреженный воздух. Десять сотен ушли за Хасаром. Впрочем, у Хачиуна оставалось еще много людей. Он рассчитывал, что, когда настанет время, почти девять тысяч стрел полетят во врага.
Хачиун долго — и тщетно — искал, где бы расставить своих лучников незаметно для цзиньцев. Долина хорошо просматривалась. Он понял, что только залп стрел сможет сдержать атаку врага. При мысли о сражении он улыбнулся.
Цзиньский лагерь еще спал, объятый утренним холодом. Снег скрыл все следы людского пребывания, шатры, заиндевевшие и прекрасные, выглядели воплощением тишины и покоя, и не верилось, что внутри отдыхают закаленные воины. Хачиун гордился своим острым зрением. Судя по поведению цзиньцев, они еще не знали, выступил Чингис или нет. Дозорные сменились на рассвете, сотни человек вернулись в лагерь, чтобы поесть и отдохнуть, их место заняли другие. Паники пока не было.
