— Хватит, Джелме. Его сердце успокоилось, — хрипло произнес он.
Джелме сел. Скатал шарик из слюны и пыли, залепил порез, словно раненую лошадь пользовал. Кокэчу придвинулся ближе, заметил с облегчением, что кровь почти остановилась. Лезвие не задело основные кровеносные сосуды, и радость охватила шамана. «Похоже, хан выживет», — подумал он.
Кокэчу снова затянул молитву, просил духов мертвых приглядеть за человеком, который объединил племена. Наверняка духи не захотят забрать его к себе, пока он ведет людей вперед. Шаман вдруг с пугающей отчетливостью понял, что это правда. Соплеменники благоговейно следили за тем, как шаман водил руками над распростертым на земле телом, собирая невидимые нити, словно его чуткие пальцы опутывали хана паутиной из духов и веры.
Шаман посмотрел на Бортэ. Глаза женщины покраснели, она чуть пошатывалась. Оэлун была рядом, смертельно бледная — вспомнила, как много лет назад умирал другой хан. Кокэчу жестом подозвал обеих.
— Сейчас его поддерживают духи, — сообщил он женщинам, блеснув глазами. — Здесь Есугэй со своим отцом, Бартаном. Бектер тоже здесь, помогает хану, своему брату.
Кокэчу вздрогнул от холода, его взгляд на миг потускнел.
— Джелме отсосал большую часть яда, но сердце хана бьется неровно: иногда слишком быстро, а иногда — медленно. Ему нужен отдых. Когда хан проголодается, кормите его молоком с кровью, для прибавления сил.
Кокэчу уже не чувствовал леденящего прикосновения духов, они больше не теснились вокруг него плотным кольцом. Ничего, они сделали свое дело. Чингис пока жив. Хачиун сбросил с себя оцепенение, приказал обыскать весь улус — вдруг где-то притаились враги? Затем вместе с Хасаром взвалил на плечи обмякшее тело брата и отнес в юрту Бортэ.
Джелме стоял на коленях, страдальчески тряс головой. Его отец, Арслан, едва успел поддержать сына, когда молодого темника вырвало на окровавленную землю.
— Помогите мне, — приказал Арслан, с трудом поднимая сына на ноги.
Лицо Джелме утратило всякое выражение, он бессильно оперся на отца. Двое воинов шагнули вперед, подхватили темника под мышки.
— Что с ним случилось? — спросил Арслан у Кокэчу.
Шаман отвел взгляд от юрты Чингиса. Пальцами приоткрыл Джелме веки, заглянул в глаза. Увидев, что зрачки воина расширились и потемнели, Кокэчу выругался.
— Должно быть, он проглотил немного крови. Часть яда попала ему в желудок, — пояснил шаман, засовывая руку под мокрую от пота одежду, чтобы проверить сердце. — Джелме сильный, а яда было немного. Не давай ему спать. Води его туда-сюда. Я принесу снадобье из древесного угля, пусть выпьет.
Арслан кивнул. Приблизился к одному из воинов, поддерживающих Джелме, встал на его место, закинув руку сына себе на шею, словно в объятии. Потом вместе с другим монголом начал водить Джелме между юрт, что-то ему говоря.
Увеличивающаяся с каждой минутой толпа воинов, женщин и детей стояла молча. Никто не хотел уходить, не зная точно, выживет ли хан. Кокэчу не обращал на них внимания, думал о том, как бы побыстрее приготовить кашицу из древесного угля, которая впитает весь яд, попавший в желудок Джелме. Чингису она вряд ли поможет, но на всякий случай нужно будет принести чашу снадобья и хану. Кокэчу подошел к толпе, люди расступились, и только тогда шаман увидел Тэмуге. Ханский брат устремился к нему. В глазах Кокэчу вспыхнула злоба.
— Ты пришел слишком поздно, — тихо произнес он, когда Тэмуге приблизился. — Ханские братья расправились с наемным убийцей, а мы с Джелме спасли хану жизнь.
— С наемным убийцей? — воскликнул Тэмуге.
Он оглянулся на соплеменников, увидел искаженные горем и страхом лица. Затем перевел взгляд на тело человека в черном, распростертое на земле, и с ужасом сглотнул.
— Кое с чем приходится справляться по старинке, — насмешливо пояснил Кокэчу. — Не все можно пересчитать и занести в твои списки.
Тэмуге дернулся, словно от удара.
— Как ты смеешь так со мной разговаривать? — рассердился он.
Кокэчу пожал плечами и пошел прочь. Он не смог удержаться от издевки, хотя понимал, что позже о ней пожалеет. Этой ночью смерть пришла в улус, и он, Кокэчу, был в своей стихии.
Людей становилось все больше, опоздавшие протискивались вперед, расспрашивали остальных. В ожидании рассвета зажгли факелы. Тело убийцы, изломанное и растерзанное, лежало на земле, люди смотрели на него с ужасом, боялись подойти.
Кокэчу вернулся с двумя чашами густой черной жидкости, посмотрел на людей и подумал, что они похожи на стадо яков в день забоя — такие же несчастные, с потемневшими глазами, и такие же бестолковые. Арслан придерживал голову сына, пока шаман вливал ему в рот горькое снадобье. Джелме давился и кашлял, черные брызги летели отцу в лицо. За то время, пока Кокэчу растирал древесный уголь, воин немного пришел в себя, и шаман не стал возле него задерживаться. Сунул Арслану наполовину пустую чашу, понес другую хану. Чингис не должен умереть здесь, под стенами Яньцзина. Кокэчу подумал о будущем, и ему сделалось жутко до оцепенения. Шаман подавил страх и вошел в невысокую юрту, нагнув голову, чтобы не задеть притолоку. Уверенность — часть ремесла шамана. Никто не должен видеть, что он, Кокэчу, тоже в отчаянии.
С приближением рассвета Хасар и Хачиун вышли из юрты, словно не замечая тысяч пар глаз, неотрывно за ними следивших. Хасар выдернул из груди мертвеца меч и, прежде чем засунуть его в ножны, пнул голову убийцы.
— Хан жив? — раздался чей-то голос.
Хасар устало посмотрел на толпу, не зная, кто задал вопрос.
— Жив, — сказал он.
По толпе пробежал шепот. Слова Хасара повторяли до тех пор, пока известие не обошло всех до единого.
Хачиун поднял с земли свой меч, взглянул на перешептывающихся людей. Он ничем не мог помочь раненому брату и, верно, именно поэтому рассердился.
— Думаете, наши враги будут спать, пока вы здесь толпитесь? — недовольно сказал он. — Не будут. Возвращайтесь к себе в юрты и ждите новостей.
Воины первыми повернулись под его свирепым взглядом, пошли к юртам, расталкивая детей и женщин. Те потянулись следом, время от времени оглядываясь.
Хачиун встал рядом с Хасаром, словно они несли караул у юрты, где лежал Чингис. Прибежала вторая жена хана, Чахэ, бледное лицо ее застыло от ужаса. Мужчины посмотрели на Бортэ, не зная, как она себя поведет, но Бортэ только кивнула тангутке, разрешая ей остаться. Хачиун молча слушал напевное бормотание Кокэчу. Ему не хотелось возвращаться в душную юрту — слишком много туда набилось народу, слишком многие любили его брата. Казалось, присутствие этих людей умаляет его собственное горе. Хачиун глубоко вдохнул морозный воздух, прочищая мысли.
— Здесь мы уже ничем не поможем, — сказал он. — Скоро рассвет, и нам надо кое-что обсудить. Пойдем, Хасар, прогуляемся немного.
Хасар последовал за ним — искать укромное место подальше от любопытных ушей. Братья шагали довольно долго, замерзшая трава хрустела у них под ногами.
