— Значит, мы идем на юг, на Рим? — быстро спросил Антонид.
Лицо гладиатора исказил приступ ярости, и Антонид отшатнулся от вождя восставших.
— Нам не следовало отходить от горных проходов, но теперь мы должны опережать врага. Мы измотаем ублюдков, которые идут по нашему следу. Помни о тех, кто годами от рассвета до заката гнул спину в полях, создавая их богатство. Посмотрим, что будет к тому моменту, когда мы подойдем к стенам их любимого города.
С ненавистью произнося эти слова, Спартак смотрел на запад, на заходящее солнце, и глаза его отсвечивали золотом, когда он воображал легионы, преследующие его. И столько ярости было в лице предводителя рабов, что Антонид поспешил отвести взгляд в сторону.
ГЛАВА 40
Когда взошла луна, Александрия стояла на стенах Рима. Шел дождь. По всему городу зажгли факелы, которые роняли горящие капли, трещали, но света давали немного. Услышав тревожные звуки труб, люди бросились на стены, вооружившись косами, топорами и ножами, чтобы защитить их от темной массы рабов, молча проходившей в ночи мимо города по Марсову полю.
Таббик крепко сжимал в руках железный молот. В мерцающем свете факелов Александрия видела его лицо, бледное и сосредоточенное. Она знала, что ни в нем, ни в остальных горожанах не было панического страха. Если рабы полезут на стены, они будут сражаться отчаянно, не хуже легионеров.
Александрия смотрела на жителей Рима и поражалась их спокойствию. В полном молчании они стояли целыми семьями, даже дети пришли посмотреть на проходящее войско мятежников. Луна светила слабо, но можно было различить лица рабов, которые смотрели в сторону города, приговорившего их к смерти. Казалось, им нет числа; луна достигла зенита и начала опускаться, когда последние отряды восставших растаяли во тьме ночи.
Тревога и напряжение, терзавшие людей много часов подряд, постепенно спадали. Гонцы принесли известие, что легионы идут за рабами по пятам, и сенат постановил, что все жители города должны принять участие в его обороне. Сенаторы сами подали пример, вооружившись отцовскими и дедовскими мечами и взяв на себя защиту укреплений у городских ворот.
Александрия втянула ноздрями холодный воздух, радуясь жизни. Дождь начал ослабевать. Рим уцелел. Раздался смех, послышались шутки горожан, осознавших этот факт, и девушка поняла, что в эти часы их соединили узы, которых раньше не существовало. И все же ее терзали противоречивые чувства. Когда-то она тоже была рабыней и мечтала о восстании угнетенных, которое уничтожит стены и богатые дома этого города.
— Неужели все они погибнут? — негромко, почти про себя, вымолвила Александрия.
Таббик резко повернул к ней голову, сверкнув глазами.
— Да. Сенат познал страх и теперь не простит ни одного из них. Перед тем, как все кончится, легионы дадут рабам кровавый урок.
В неярком свете масляных светильников Помпей читал донесения из Рима, находясь в своем шатре менее чем в тридцати милях южнее города. По пологу барабанил дождь; местами вода просачивалась сквозь холст, и на земле темнели пятна сырости. Ужин на столе остался нетронутым — командующий читал и перечитывал сообщения. И Помпей подумал, что надо позвать Красса.
Немного погодя он встал, походил по шатру и заметил, как один из светильников померцал и погас. Помпей взял другой и поднес его к большой карте. Местами пергамент отсырел, и полководец подумал, что, если дождь и кончится, карту все равно придется снять. На тонкой телячьей коже Рим был всего лишь крошечным кружком, и где-то к югу от него двигалась армия рабов, спешащая к морю.
Помпей посмотрел на значок, обозначающий город, и понял, что должен принять решение до того, как появится Красс.
Вокруг него в ночном промокшем насквозь лагере двигались только часовые. Сенат выслал легионам все необходимое, как только армия рабов ушла от города. Помпей мог лишь представить себе, что творилось на улицах, когда мимо Рима текло море мятежников. И все-таки город остался неприкосновенным.
Когда он узнал об этом, то почувствовал гордость за свой народ. Старые и молодые, женщины и рабы, сохранившие верность, были готовы драться. Даже сенат взялся за оружие, подобно тому, как это случилось однажды, несколько веков назад, чтобы отдать жизни за Рим. Значит, не все еще потеряно, и надежда остается…
Послышался голос, назвавший пароль, и появился Красс. Он удивленно обвел взглядом полутемный шатер. На нем был тяжелый кожаный плащ, накинутый на доспехи.
Красс откинул капюшон, окропив пол каплями дождя.
— Злая ночь, — пробормотал он. — Какие новости?
Помпей повернулся к нему.
— Некоторые новости просто ужасны, — произнес он, — но с ними можно подождать. На побережье только что высадились четыре легиона, прибывшие из Греции. Я собираюсь встретить их и привести на соединение с нами.
Красс удивился.
— Но зачем? Ты можешь послать экстраординариев с приказом, на который я поставлю печать. Зачем ехать самому?
Лицо Помпея исказилось.
— Найден человек, убивший мою дочь. Мои люди выследили его и сейчас наблюдают за негодяем. Перед тем как встретить легионы, идущие с запада, я побываю в городе. Тебе придется командовать одному, пока я не закончу с этим делом.
Красс взял со стола тонкую свечу, кувшин с маслом и зажег все светильники, имевшиеся в шатре. Руки его слегка дрожали: он старался сосредоточиться. Наконец сенатор снова сел и посмотрел в глаза Помпею.
— Но если они развернутся, чтобы дать бой, я не смогу тебя дожидаться, — произнес он.
Его заместитель покачал головой:
— А ты не заставляй их разворачиваться. Дай им простор, чтобы шли дальше, а через несколько дней, самое большее — через неделю, я вернусь со свежими легионами, и мы покончим с этой погоней. Не рискуй, друг мой, чтобы не потерять все. Ты искусен в сенате, но ты не полководец, и знаешь это не хуже меня.
Красс постарался не выдать своего гнева. Все считают его торговцем, ростовщиком, как будто командование армией — великая тайна, в которую посвящены лишь немногие избранные. Будто в его богатстве есть что-то постыдное. Он видел, что Помпею очень не хочется упускать победу над Спартаком. Какая трагедия, если презренный Красс украдет ее у великого полководца! Наверняка тот, кто подавит мятеж, станет консулом на следующий год. Разве сможет сенат воспротивиться воле народа после стольких месяцев страха?
Не в первый раз Красс пожалел о своем великодушии, о том, что в сенате назвал Помпея своим заместителем. Если бы тогда он знал, как пойдет кампания, то рискнул единолично командовать армией.
— Я пойду за ними на юг, — согласился Красс, и Помпей удовлетворенно кивнул.
Он взял со стола следующее сообщение и передал его Крассу.
Пока тот читал, Помпей подошел к карте и указал на нее.
