— Скорее всего, нет. Сулла призвал меня из дома мужа, расположенного за городом. Я здесь с ребенком уже несколько дней, но никого не видела, кроме рабов.
Антонид нахмурился, словно ответ ему не понравился.
— Зачем Сулла вызвал тебя?
Корнелия нервно сглотнула, понимая, что допрашивающий обратит на это внимание. Что она могла ответить? Что Сулла насиловал ее, пока ребенок плакал возле ложа? Он мог расхохотаться или, что еще хуже, обвинить ее в очернительстве имени великого человека, ушедшего из жизни, и убить.
Антонид наблюдал, как она борется со страхом и сомнениями, и испытывал желание дать ей пощечину. Корнелия была достаточно красива, чтобы понять, зачем ее вызвали. Но Антонид не мог постичь, как Сулла польстился на это расползшееся от родов тело.
Он должен был проверить, не причастен ли ее отец к убийству диктатора, и мысленно проклинал все на свете, потому что в списке подозреваемых появилось еще одно имя. Осведомители доносили, что Цинна находится по делам на севере Италии, однако убийцу можно направить и оттуда.
Внезапно советник встал. Антонид гордился своей способностью мгновенно распознавать ложь; эта женщина просто глупа и ничего не знает.
— Не уезжай далеко от города. Где я смогу найти тебя, если понадобится?
Корнелия молчала, пытаясь справиться с приступом радости. Ее хотят отпустить!.. Куда направиться — в городской дом или в поместье Юлиев? Надо ехать в поместье. Там Клодия.
— Я буду за городом, в том поместье, откуда меня привезли.
Антонид кивнул, уже погрузившись в новые заботы.
— Мне очень жаль… такая трагедия… — с усилием произнесла Корнелия.
— Виновные пожалеют о содеянном, — жестко отрезал военный советник.
Корнелия заметила, что он снова пытливо смотрит на нее, явно не веря ее словам.
Немного постояв, Антонид вышел, тяжело ступая по мрамору пола. Девочка проснулась и, голодная, принялась хныкать. Ни няньки, ни кормилицы при Корнелии не было; она обнажила грудь и, стараясь не расплакаться, начала кормить ребенка.
ГЛАВА 7
Тубрук очнулся, буквально одеревенев от холода, который царил в темном каменном помещении. Он слышал, как вокруг него во сне шевелятся рабы. До рассвета было далеко, и все в узилище спали.
Когда они с Ферком разрабатывали план, этому краткому пребыванию в камере перед отправкой рабов за город Тубрук не придавал значения: мелкая, незначительная деталь. Ведь его могли схватить, пытать, убить во время покушения на Суллу! У него было столько шансов расстаться с жизнью и принять мучительную смерть, что день и ночь, проведенные в темнице с рабами, не воспринимались как нечто серьезное.
Тубрук огляделся. Даже в темноте он прекрасно видел тела спящих. Кандалы на руках соединялись тонкой цепью, позвякивавшей при малейшем движении. Отравитель Суллы пытался отогнать воспоминания далеких лет, но в памяти всплывали ночи, дни и годы беспросветного существования, от которого хотелось выть. Некоторые рабы стонали во сне — ничего тоскливее этого звука Тубрук в жизни не слышал.
Кого-то из них привезли из дальних земель, кто-то попал в рабство за долги или преступления. Существовала сотня способов превратиться в раба, но он точно знал, что хуже всего родиться рабом. Детишками они бегали и играли в счастливом неведении, а когда подрастали, то понимали, что у них нет другой судьбы, как работать до изнеможения или быть проданным другому хозяину.
Тубрук втянул ноздрями воздух темницы: масло и сено, пот и кожа… людской скот, который ничем не владеет и которым владеют другие. Он приподнялся и натянул цепь, соединявшую всех рабов. Его сосед считал, что Тубрук — такой же невольник, как и он, что хозяин избил его за какой-то проступок. Сторож тоже кинул взгляд на распухшее лицо и отметил про себя, что новичок опасен и требует особого внимания. Только Ферк знал, что он — свободный человек.
Эта мысль не принесла утешения. Мало знать, что до поместья Юлиев и свободы совсем недалеко. Если тебя считают рабом, если руки скованы цепью, то где же она, эта свобода? Раз человек спит в темнице с рабами, то он раб. Тубрук заново переживал отчаяние, которое испытывал в этом самом каменном сарае десятилетия назад. Есть, спать, вставать и умирать по воле другого человека — он снова вернулся к этому состоянию, и все годы свободной жизни казались сладким сном.
— Как призрачно, как хрупко… — произнес он вслух, чтобы услышать свой голос, и сосед сердито повернулся на другой бок, так дернув цепью, что Тубрук повалился на место.
Он лежал и смотрел во тьму. Ему не хотелось рассвета; он не желал видеть лица рабов. Им предстояла трудная и недолгая жизнь в полях, работа до полного истощения сил. Возможно, одного или двух из обитателей темницы перепродадут в гладиаторскую школу. Туда попадет самый сильный или самый быстрый раб. Их обучат и подготовят к выступлению в цирке, и они умрут не в поле, а на арене, напитав ее песок своей кровью. У кого-то будут дети, и тогда родителям предстоит увидеть, как их выставят на продажу на невольничьем рынке.
Вопреки желанию Тубрука начало светать, но рабы лежали неподвижно, в полном молчании. Редко кто-нибудь почесывался, и тогда слышалось звяканье цепи. Все ждали, когда принесут еду.
Тубрук ощупал лицо и поморщился — от побоев оно сильно распухло, малейшее прикосновение причиняло боль. Увидев лицо вновь прибывшего раба, сторож сильно удивился — все знали, что Ферк не бьет своих невольников. Значит, этот разбойник его чем-то сильно оскорбил, иначе он не отделал бы так раба, которого наутро отвезут к новым хозяевам.
Конечно, сторож не стал задавать вопросов. Хотя рабы проводили в доме Ферка всего несколько дней, на этот период они находились в полной его власти — как стул или одежда.
Раздали деревянные чаши с баландой, в которой плавали овощи и куски хлеба. Тубрук только успел запустить руку в свою чашку, когда отворилась дверь и вошли трое солдат в сопровождении Ферка. Тубрук уткнулся в чашку, не смея поднять глаз. Рабы кругом зашушукались, но он не проронил ни звука. Все тело напряглось, в животе стало холодно. Зачем они здесь?.. Уже допросили всех работников кухни и выяснили, что раб по имени Далкий исчез? Ферк говорил, что их проверят у ворот Рима. Они не предусмотрели возможности досмотра рабов прямо в домах торговцев невольниками.
Тубруку казалось, что в сером утреннем свете его сразу узнают, но солдаты неспешно продвигались меж сидевших рабов, внимательно всматриваясь в каждое лицо. Ясно было, что они намерены выполнить полученный приказ со всем возможным тщанием. Еще бы, злобно подумал Тубрук. Их сурово накажут, если они не опознают преступника здесь, а в воротах его схватят. Съел Сулла отравленный десерт или нет?.. Сенат может умолчать о случившемся, и люди еще долго ничего не узнают. Римляне видели диктатора редко и только издалека. Если Сулла выжил, граждане Вечного города могут вообще не узнать о покушении.
Тубрук медленно пережевывал пищу, и тут крепкая рука взяла его за подбородок. Он позволил вздернуть свою голову вверх. Молодой легионер смотрел ему в лицо холодным твердым взглядом. Тубрук проглотил баланду, стараясь выглядеть спокойным.
