Даже ночью здесь ходили люди, чего в центре Рима никогда не бывало. Те, кого они встречали, мало разговаривали. Смутные фигуры торопливо пробегали мимо трех человек, опустив головы и огибая лужи. Когда изредка попадались факелы, на несколько шагов освещавшие дорогу, люди обходили их стороной, словно попасть в границы света значило навлечь на себя несчастье.
Только злоба заставляла Антонида продолжать путь, но даже она не избавляла от страха. Человек, к которому он шел, велел никогда не появляться на этих улицах без приглашения, но потеря дома дала Антониду мужество, рожденное гневом. В темноте оно, правда, значительно поуменьшилось, и дискомфорт усилился.
Наконец «пес Суллы» достиг места, где в самом сердце перенаселенного района пересекались дороги между заплесневелыми стенами. Он немного помедлил, пытаясь найти своего человека, напрягая глаза в темноте. Рядом с ним на камни капала вода, неожиданно раздававшиеся шаги заставляли спутников Антонида нервно оглядываться, размахивая кинжалами, словно отгоняя духов.
— Тебе было сказано не искать меня до последней ночи месяца, — раздался хриплый голос над самым ухом бывшего советника.
Антонид едва не заорал от ужаса. Он подскочил на месте, ноги заскользили по влажным камням. Кинжал мгновенно покинул ножны, но запястье было перехвачено крепкой рукой, что сделало «пса Суллы» совершенно беспомощным.
Незнакомец, стоявший перед ним, носил накидку и капюшон из грубой ткани, лицо его было скрыто, хотя в чернильной темноте узких улочек такие предосторожности вряд ли имели смысл. Антонида чуть не вырвало от странного сладковатого запаха, исходящего от него. То был запах болезни, гниения, замаскированного душистыми маслами. Ему пришло в голову, только ли свою личность пытается скрыть под капюшоном этот человек, который наклонился к Антониду так близко, что почти коснулся его уха губами.
— Зачем ты явился сюда, подняв столько шума и побеспокоив половину моих наблюдателей?
В голосе звучала злость, и он раздавался так близко, что запах опять чуть не вызвал у Антонида приступ рвоты. Он вздрогнул, когда его щеки слегка коснулся капюшон.
— Я вынужден был прийти. У меня есть работа для тебя, и необходимо, чтобы она была срочно выполнена.
Хватка на запястье усилилась. Антонид не мог повернуться, чтобы посмотреть человеку в глаза, — из опасения, что их лица соприкоснутся. Вместо этого он отводил взгляд в сторону, стараясь не выдать гримасой, что отвратительный запах делает мучительным каждый вдох.
Темная фигура издала несколько недовольных восклицаний.
— Я еще не нашел подхода к жене Красса. Все происходит слишком быстро! Из-за спешки погибли мои братья. Ты недостаточно платишь за то, что я убиваю для тебя людей, это деньги только за услугу.
— Забудь Красса. Он теперь ничего для меня не значит. Я хочу, чтобы ты выследил дочь Цинны и убил ее. Теперь она должна быть твоей целью. Оставь опознавательный знак с именем Суллы — так же, как в случае с отродьем Помпея.
Очень медленно бывший советник вернул руку назад к поясу и осторожно вложил кинжал в ножны; только тогда хватка чужака ослабела. Антонид стоял неподвижно, ничем не обнаруживая желание отойти подальше. «Пес Суллы» понимал, что если разозлит собеседника, то ни он, ни его люди больше никогда не увидят широких улиц.
— Дочь Цинны хорошо охраняют. Тебе придется заплатить за жизнь людей, которых я потеряю, чтобы добраться до нее. Десять тысяч сестерциев, такой будет цена.
Антонид стиснул зубы, стараясь не дышать. Катон покроет долг, он уверен в этом. Разве не его идея нанять этого человека?
«Пес Суллы» судорожно кивнул.
— Хорошо. Все будет оплачено. Мои люди принесут золото в день, на который мы договаривались раньше.
— Тебе придется найти новых стражников. Больше не приходи сюда без приглашения, иначе цена будет выше, — прошептал голос, медленно отдаляясь от него.
Потом раздались быстрые шаги, и через мгновение Антонид почувствовал, что остался один.
Осторожно ступая, он пошел к тому месту, где оставил своих людей. Протянув руку, Антонид отпрянул от ужаса, почувствовав кровь на перерезанных горлах. Он содрогнулся и почти бегом бросился назад.
ГЛАВА 30
Юлий привел своих людей в казармы Перворожденного за час до рассвета. Как и сказал Брут, сами строения и тренировочные площадки впечатляли, и Цезарь тихонько присвистнул, когда проходил под аркой главных ворот, увидев грамотно размещенных часовых и укрепленные позиции.
Стражники при входе, должно быть, были предупреждены об их появлении, потому что пропустили солдат беспрепятственно. Но как только они оказались внутри и тяжелые ворота закрылись, Юлий обнаружил себя в ловушке, похожей на одну такую же — между стен в Митилене. В каждом строении, выходящем в главный двор, могли быть размещены лучники, от которых не было спасения, единственный узкий проход вел мимо щелей в стенах.
Цезарь пожал плечами и стал наблюдать, как строятся его центурии. Вскоре весь двор был заполнен солдатами, стоявшими в четком каре.
Интересно, сколько еще Брут заставит его ждать? Трудно было предположить подобное после такой длительной разлуки с лучшим другом. Мальчик, которого он знал, уже давно был бы здесь, но мужчина, командовавший остатками Перворожденного, очень изменился за время разлуки — возможно, достаточно для того, чтобы предать забвению прошлое…
Ничем не выказывая нетерпения, Юлий невозмутимо стоял рядом со своими людьми. Ему нужны казармы, а эти, по словам Тубрука, действительно были хороши. Кошелек у Красса достаточно тяжел, чтобы купить самое лучшее, что имелось в городе.
За время ожидания Цезарь решил выкупить у Красса часть казарм. Откровенно говоря, он был согласен с Тубруком, что отношения, которые предлагает богатый сенатор, в будущем могут стать помехой, не важно какими бы дружелюбными они ни казались в настоящем.
Брут вышел из главного здания вместе с Рением. Юлий с интересом посмотрел на перевязанную культю левой руки старого гладиатора, сохранявшего невозмутимое выражение лица. Марк казался рассерженным, надежды Цезаря испарились.
Брут подошел к нему и, резко остановившись, отсалютовал. Юлий ответил без колебаний. На какое-то мгновение он почувствовал боль из-за пропасти, которая возникла между ними, но потом у него сформировалось решение. Он ничем не выдаст своих чувств. Брут не из тех, чей ум он хотел бы использовать или контролировать. Так можно обращаться с врагами, а не с мальчиком, с которым много лет назад ловил воронов.
— Добро пожаловать в казармы Перворожденного, трибун, — сказал Брут.
Цезарь покачал головой, услышав официальный тон, вызвавший у него раздражение, поэтому заговорил с Рением, не обращая внимания на Марка.
— Как приятно тебя видеть, старина. Ты не мог объяснить ему, что эти люди не относятся к Перворожденному?
