Он немного помедлил. По скамьям пронеслась волна сдержанного смеха. Стоящая толпа безмолвствовала.
— Грубая сила была применена к слугам и стражникам дома, а когда вернулся хозяин, ему теми же солдатами было запрещено входить в его собственный дом.
Руфий снова сделал паузу.
— Мой клиент не мстительный человек, однако преступления, совершенные против него, многочисленны и очень серьезны. Как его адвокат, я прошу у суда самого сурового наказания. Смерть от меча — единственно возможный ответ на подобное неуважение к римским законам.
С того места, где сидели Катон и его сторонники, раздалось несколько вежливых хлопков. Руфий коротко кивнул в их сторону и сел. Горящие от возбуждения глаза выдавали полное отсутствие спокойствия, на которое он претендовал.
— А теперь очередь ответчика, — объявил судья.
Было непонятно, тронули его слова Руфия или нет.
Юлий вышел вперед, чувствуя, как засосало под ложечкой. Он и раньше знал, что враги могут потребовать смертной казни, но услышать это в суде оказалось нелегким испытанием.
— Претор, судьи, сенаторы, — громко заговорил Цезарь, чтобы было слышно и толпе.
Народу это понравилось, но претор нахмурился. Юлий принял его настрой во внимание. Инстинктивно он чувствовал, что защита чести Мария больше обращена к людям, страдавшим под гнетом Суллы, чем к молчаливым судьям, однако заигрывание с плебсом было опасно тем, что Цезарь мог настроить суд против себя в этом деле. Следует быть осмотрительнее.
— Этому делу гораздо больше, чем пять недель, — начал он. — Оно началось однажды ночью три года назад, когда город оказался на грани гражданской войны. Марий был назначен консулом Рима, и его легион охранял город от атак…
— Я прошу суд заставить ответчика прекратить бессвязное бормотание, — перебил его Руфий, встав со своего места. — Дело касается владения домом, а не исторических фактов.
Судьи посовещались какое-то время, потом один из них встал.
— Не перебивай, Руфий. Ответчик имеет право представить дело так, как он считает правильным, — сказал он.
Адвокат замолчал и сел.
— Спасибо, — произнес Юлий. — Как вам хорошо известно, Марий был моим дядей. Он взял на себя защиту города, когда Сулла отправился в Грецию, чтобы нанести поражение Митридату, с чем он, надо отметить, не справился…
В толпе раздались смешки, но сразу воцарилась тишина, едва претор бросил строгий взгляд в ее сторону. Юлий продолжал:
— Марий был уверен, что Сулла вернется в город с целью присвоения власти. Чтобы это предотвратить, он укрепил стены Рима и подготовил своих людей к отражению нападения. Если бы Сулла подошел к городу, не имея тайных намерений, ему было бы позволено снова занять свой консульский пост, и мир в городе остался бы незыблемым. Вместо этого он послал убийц, напавших на Мария в темноте с целью трусливого убийства. Люди Суллы открыли ворота и позволили своему хозяину войти в Рим. Я думаю, это был первый за триста лет вооруженный захват города…
Цезарь остановился на секунду, чтобы перевести дыхание, и посмотрел на судей, пытаясь определить их реакцию на свои слова, но те сидели неподвижно, ничем не выдавая своих эмоций.
— Мой дядя был убит кинжалом, убит рукой Суллы, и, хотя его легион храбро сражался, солдаты тоже пали от рук захватчиков…
— Это уже слишком! — закричал Руфий, вскакивая с места. — Он чернит имя горячо любимого правителя Рима при полном попустительстве суда! Я должен просить вас наказать его за безрассудство!
Один из судей наклонился к Юлию.
— Ты испытываешь наше терпение, Цезарь. Если дело обернется против тебя, можешь быть уверен, что суд учтет неуважение к себе, когда дойдет до приговора. Ты понимаешь это?
Юлий кивнул, почувствовав, как у него пересохло в горле.
— Да, понимаю. Но слова должны быть сказаны, — ответил он.
Судья пожал плечами.
— Это твоя голова, — пробормотал он.
Цезарь судорожно вздохнул, прежде чем заговорить снова.
— Все остальное вам уже известно. Как победитель, Сулла присвоил себе звание диктатора. Я не буду говорить об этом периоде в истории города…
Судья резко кивнул, а Юлий продолжил:
— Хотя Сулла незаконно захватил Рим, Мария объявили предателем, и его собственность продали с молотка. Дом был выставлен на аукцион и куплен истцом, то есть Антонидом. Легион Мария был разбит, а имена легионеров вычеркнуты из списков сената.
Цезарь замолчал, склонив голову, словно стыдясь такого поступка. Среди сенаторов поднялся легкий шум: они перешептывались, обмениваясь мнениями.
Юлий поднял голову, и его голос разнесся над судом и толпой.
— Мое дело состоит из трех пунктов. Начнем с того, что Перворожденный снова внесен в списки. А если легион себя ничем не запятнал, как можно называть предателем его командира?.. Во-вторых, если Марий был несправедливо наказан, значит, его собственность должна перейти к оставшимся наследникам, то есть ко мне. И последнее: прошу мои действия по возвращению дома, украденного ворами, извинить, их оправданием может послужить несчастная судьба Мария. Большое преступление было совершено, но не мной, а против меня.
Из толпы донеслись одобрительные крики, и стражники опять угрожающе взялись за рукояти мечей.
Судьи посовещались, потом один из них сделал знак Руфию, что он может ответить.
Адвокат встал, тяжело дыша.
— Попытки Цезаря запутать дело бессмысленны, закон ясно видит все факты. Я уверен, что судьям доставил удовольствие экскурс в историю, как и мне самому, но, полагаю, всем понятно, что подобная интерпретация дела окрашена наличием родственных отношений ответчика с небезызвестным лицом… Мне, конечно, доставило бы удовольствие оспорить иллюзию, представленную как факт, но лучше я буду руководствоваться принципами законности и не стану терять время на фантазии ответчика.
Руфий посмотрел на Юлия и дружески улыбнулся ему, чтобы все могли увидеть, что он прощает молодому человеку его глупость.
— На абсолютно законном аукционе, как уже было сказано, мой клиент купил дом. Его имя стоит на всех документах, в том числе и на купчей. Использовать вооруженных солдат, чтобы украсть чужую собственность, — это возвращение к использованию силы в решении споров. У меня нет сомнений, что все заметили касание этого замечательного щита копьями в начале суда. Напоминаю, что символический акт борьбы выглядит именно так. В Риме мы не вынимаем мечи в качестве окончательного аргумента в споре, а предоставляем решение закону.
Адвокат снова улыбнулся.
— Я сочувствую доводам, которые приводил молодой Цезарь, но они не способны пролить ни малейшего света на это дело. Уверен, ему хотелось бы пойти еще дальше и обратиться к истории дома вплоть до закладки фундамента, но в таком раздувании дела нет необходимости. Я могу повторить свои слова насчет самого сурового наказания, хотя и сожалею, что Рим может потерять столь пылкого молодого трибуна…
