— Нет! — закричал мужичок. — Не верь ему, Создатель, не верь! Это боль превращает мир в пустыню, а не радость! Счастье — вот что позволяет расцветать красоте! Не верь Дьяволу, у него черные мысли, черные слова!
— Позови своего сына, — приказал Дьявол.
— Пощади, Создатель! — взмолился перепуганный отец.
— Позови, не бойся, — успокоил его Олег. — С ним ничего не случится.
Проситель поднялся с колен, прокрался к двери, косясь на Дьявола, и громко позвал:
— Артур, иди сюда!
— Вот так, — сообщил Олегу слуга, — он орет во всю глотку, а я виноват.
— Ну так и что? Казнить его теперь за это?
— Да зачем он мне нужен? — пожал плечами Дьявол. — Просто сами на неприятности напрашиваются. Да еще не слушают, когда им это довольно внятно объясняют.
Артур оказался самым обыкновенным мальчишкой лет пятнадцати. Русый, как отец, упитанный, как мамочка. Родители поставили его на колени между собой и заискивающе смотрели на Олега.
— Я не хочу, чтобы с ним что-нибудь произошло, — сообщил Олег Дьяволу.
— Все в твоей воле, Создатель, — ответил слуга, завернулся в плащ и вышел под дождь.
Обрадованные селяне кинулись целовать Создателю ноги.
— Все, хватит, — брезгливо поморщился Олег. — Оставьте меня. Я хочу спать.
— Благодарим тебя, Создатель, благодарим… — И те, не переставая кланяться, выскочили из дома.
Олег облегченно вздохнул, сел на постель. Сероватое белье попахивало гнильцой, жесткий соломенный тюфяк сбился в комки. Пожалуй, приятнее было бы спать в каком-нибудь стогу. Но на улице продолжался дождь…
* * *
Антонина Митрофановна с громадным изумлением наблюдала, как сын, пользуясь выходным днем, наводил порядок у себя в комнате. Еще больше ее удивление возросло, когда Саша пропылесосил пол, а уж когда он начал мыть окна, поняла, что кровинушка ее, плоть от плоти, сошел с ума.
— Сбрендил, ей-богу сбрендил, — ехидно причитала она. — Может, аспиринчику выпьешь?
— Некогда.
— Что, и пол на кухне будешь мыть? А корвалольчику?
— Мам, тебе что, жалко, если я пол помою?
— Нет, для родного сына мне ничего не жалко. Но только я подобное старание впервые за двадцать шесть лет вижу.
— Могу я помыть пол хоть раз в четверть века?
— Да хоть каждый день! — Антонина Митрофановна потопталась в дверях кухни и наконец не выдержала:
— Это что же за зазноба тебя так цепанула?
— С чего ты вдруг взяла? — попытался Саша увильнуть от ответа.
— Вилка у меня сегодня на пол упала. Стало быть, не миновать гостей женского полу. А уж если сынок взялся полы мыть… Я ее хоть знаю?
— Нет, мама, не знаешь.
— Обидно. — Впрочем, лицо Антонины Митрофановны ни малейшей обиды не выражало. — Хоть познакомишь, донжуан?
— Ну, не все сразу… — замялся Трофимов.
— Жалко, жалко, — покачала головой мама и с улыбкой закончила: — А все же почаще бы такие гости. Какой порядок был бы в доме…
Весь вечер Антонина Митрофановна с интересом ждала. Однако гостья не появлялась. Не было ее ни в семь, ни в восемь. И до девяти никто не появился. Разочарованно вздыхая, Сашина мама просидела у телевизора до одиннадцати вечера, потом махнула рукой и улеглась спать. К полуночи из-за стены донеслось сладкое посапывание, и примерно в то же время Саша вышел из дому. Вскоре он уже приплясывал от холода на темном Московском шоссе.
Сугробы к апрелю изрядно похудели, на газонах появились проплешины земли с жухлой прошлогодней травой. От снежных куч тянулись тощие ручейки, неизменно замерзающие на ночь. Ветер из морозного стал влажным, но не менее пронизывающим. Не изменилась только консервная банка, кем-то заботливо пристроенная на нижней ветке тополя.
Трофимов довольно долго мялся на автобусной остановке, сжимая небольшой букетик и внимательно осматриваясь по сторонам, но появление девушки все-таки проглядел.
— Это мне?
— Да. — Саша повернулся на голос и протянул Синичке тюльпаны.
— Спасибо. Мне уже лет триста никто цветов не дарил! — Она прижала букет к груди.
— А где все?
— А кто тебе нужен?
— Ты, — ответил он без колебаний.
— Я здесь, — засмеялась она.
— Тогда пойдем?
Вместо ответа она взяла Сашу под руку и положила голову на плечо. Идти, чувствуя девушку так близко, было не очень удобно, но чертовски приятно.
В прихожей Синичка сразу скинула шубу и крутанулась перед зеркалом — ее плотно обтягивало темно-бордовое платье с глубоким вырезом на спине и единственной застежкой сзади на шее. На фоне платья белые волосы казались светящимися, в ушах хищно блеснули рубиновые серьги. У Трофимова появилось такое странное чувство, будто он пытается проглотить аппетитный кусок вырезки вдвое больше своего желудка. Синичка резко остановилась, косо посмотрела на молодого человека:
— Саша, ты меня еще любишь?
— Почему еще? Я тебя просто люблю. Очень.
Синичка порывисто обняла его, отпустила, взяла за руку. Они вошли в комнату. Саша заботливо усадил ее в кресло.
— Я за шампанским схожу.
— Разве я тебе не нравлюсь?
— Почему? Очень…
— Тогда почему ты хочешь замутить свою голову? Посмотри лучше на платье! — Она вскочила, прошлась по комнате. — Я его в твоем журнале увидела. Нравится?
— Очень!
— Там еще другое было, с широкой юбкой, может, лучше было его сделать?
— Не знаю…
— Ты же его видел! Похожее, но с широкой юбкой.
— Да…
Можно подумать, Трофимов хоть раз заглядывал в этот дурацкий журнал мод!
— Сашок, но я хочу знать, в каком платье я тебе больше нравлюсь, в том или этом?
— Ты мне и без платья нравишься, — попытался отшутиться Трофимов.
— Да? — Синичка, кинув хитрый взгляд, подняла руки к затылку; послышался тихий щелчок, платье медленно стекло на пол, а девушка скромно потупила глазки и с наивностью в голосе спросила:
— Так?
Трофимов подавился воздухом. На ней не было ничего! И она была потрясающе красива! Чуть тронутая загаром атласная кожа, высокие девичьи груди, ровный живот, стройные ножки. Между холмами грудей соблазнительно блеснул медальон.
— Ты простудишься! — лживо забеспокоился Трофимов, сдернул с кровати покрывало и откинул одеяло. — Забирайся скорее!
Синичка юркнула в постель и тут же требовательно пожаловалась:
— Холодно!
