— Ничего… — Саша не мог так быстро освободиться от состояния полной расслабленности, он продолжал плыть по течению, не шевелясь, не дыша, ни о чем не думая.
По течению…
Трофимов сел, повернул голову к Синичке, глупо улыбнулся.
— Ты чего? — забеспокоилась девушка.
— Какой я осел! — авторитетно заявил Трофимов, встал, вошел в реку, опустился на колени в самом глубоком месте, со всей силы ударил по воде ладонями, подняв тучу брызг, — Знаю, знаю, куда нам нужно! Как я сразу не догадался?!
— Куда?
— Поехали, увидишь.
Он собрал одежду, бросил на заднее сиденье, сел за руль.
— И куда мы? — снова спросила Синичка, садясь рядом.
— В Валгому, — ответил Трофимов, давая «газ».
— Весомое название.
— Поселок это, ниже по течению… Однако уже поздно, смеркается. — Саша включил ближний свет и продолжил:
— Понимаешь, раньше на Ояти лесосплав был. У Доможирова до сих пор топляки в пять-шесть слоев на дне лежат. Финны уже лет пять его баржами таскают — вытащить не могут. Так вот, лет пятнадцать назад зеленые, сволочи, хай подняли. Дескать, природу это все портит. Засранцы.
— А разве природу защищать плохо? — удивилась Синичка.
— Хорошо. Да вот только на Оять раньше со всей округи на рыбалку ездили. Пустой крючок кинешь — клюет. А как лесосплав прикрыли, так и рыба пропала. Вся. Защитники хреновы.
— Жалко…
— Не то слово. Ну да теперь поздно. А вот в Валгоме как раз сплавная контора и размещалась. Раз ее прикрыли, стало быть, и люди должны были разъехаться. Чего им там без работы торчать? Кое-кто, может, и остался, но немного. Думаю, и сотни не наберется. А раньше больше тысячи обитало.
Темнота быстро завладела лесными дебрями. Свет, выбрасываемый машиной, стелился над самой дорогой, отчего даже мелкие ямки казались бездонными колодцами. На некоторое время Саша сбросил скорость, но вскоре привык и снова разогнался. Поворот на Валгому он обнаружил, когда на небе уже сверкали яркие точки далеких звезд. Старая проселочная дорога, на совесть разбитая тяжелыми лесовозами.
— Ну, Чапа, давай покажи, на что способна, — похлопал Трофимов по рулю и направил машину туда.
Сперва он увидел крест на фоне ночного неба. Потом свет фар выхватил покосившийся забор. «Нива» проехала мимо длинных заброшенных бараков — по днищу забарабанил щебень, — потом, следуя дороге, повернула направо, миновала несколько изб, только в одной из которых светилось окно, свернула налево — в небе опять замаячил крест, — проехала еще сотню метров и остановилась. Впереди, между высокими липами, холодными отблесками звезд играла широкая река.
— Приехали. — Трофимов облегченно откинулся на спинку сиденья.
Синичка вышла на свежий воздух, сладко потянулась.
— Здорово! Мне здесь нравится.
— Тебе везде нравится, — откликнулся Саша, тоже выбираясь из машины. — Вопрос в том, насколько здешние места соответствуют нашим требованиям.
— Как сложно ты выражаешься, — не то восхитилась, не то подколола Синичка и поднялась на цыпочки. — Храм стоит. Перед самым кладбищем. Я сейчас вернусь.
Она буквально растаяла в темноте. Трофимов заботливо обошел машину, ничего не разглядел и уселся на толстом, крепком бампере дожидаться колдуньи.
Ночную тишину не столько разрывали, сколько усугубляли плеск волн, стрекотание кузнечиков. Сильно, но приятно пахло свежеструганой древесиной. От реки веяло прохладой.
Трофимов поежился, слазил за одеждой, разложил ее на горячем капоте. Откинул сиденья, готовясь ко сну.
— Кто ты такой, сын мой? — Низкий, глубокий голос принадлежал невысокому священнику в тяжелой рясе, с большим, массивным крестом на груди. Поверх символа веры мелко подрагивала длинная тощая бородка.
— Да так, прохожий, — пожал плечами Саша.
— А пошто в неглиже рядом с храмом Господним шастаешь?
— Одежда мокрая, — миролюбиво ответил Трофимов, кивнув на капот.
— Сие не важно, — отрезал священник и приказал:
— Облачись.
— Говорю же: мокрое все, — повторил Саша.
— Я тебе сказал, облачись! — повысил голос поп.
— А пошел ты на… — начал злиться Трофимов.
— Да ты богохульствуешь! — задохнулся служитель Божий. — Под стенами Господними! А ну сгинь отсюда, нехристь проклятый!
Однако тут Трофимов вспомнил, что сюда вот-вот вернется Синичка, которую встреча с настоящим попом отнюдь не обрадует, и сам шагнул вперед:
— А ну вали отсюда, старый хрен, со своими советами!
— Да ты…
— Пошел вон, пока я тебе по шее не накостылял! — Саша попытался сграбастать попа за грудки.
— Да я тебя… — Но тут священник осознал, что собеседник не шутит, и отступил, спасая бороду от захвата. Остановился, погрозил кулаком:
— Ну я тебя!..
— Давай, давай, счастливо, — помахал ему Трофимов и отвернулся.
— Исчадье дьяволово, сатанист проклятый…
— Ты еще здесь? — удивился Саша. — А плавать ты умеешь, придурок?
Священник намек понял и ушел, бормоча себе под нос проклятия. Трофимов вздохнул с облегчением. Вскоре показалась и Синичка. Она подбежала, обняла Сашу за шею, крепко поцеловала.
— Ну как? — спросил Саша.
Девушка кивнула.
— Тогда — спать. Завтра еще назад ехать, а послезавтра к четырем утра на работу.
Откинутому автомобильному сиденью до постели, конечно, далеко, но Трофимов с удовольствием поспал бы часов до десяти, если бы не требовательный стук в окно:
— Эй, кто там? Выходи!
— Какого черта? — зевнул Трофимов и опустил стекло. У машины стояли вчерашний поп и молоденький сержант милиции.
— Это они, Степка, они! — дрожащим от злости голосом затараторил священник. — Сатанисты!
— Степка? — удивленно приподнял брови Трофимов. Милиционер густо покраснел и решительно потребовал:
— Предъявите документы!
— С чего бы это вдруг? — вяло поинтересовался Саша. Как и всякий советский человек, Трофимов понимал, что сталкиваться с милицией куда опаснее, нежели с бандитами, поскольку от бандитов хоть отбиваться можно, а милицию защищает его величество ЗАКОН. Но, как и все остальные граждане, он мирился с неизбежным злом — ведь при нападении «незаконных» преступников бежать за защитой можно было лишь в ту же самую милицию. Однако в данном конкретном случае Саше вовсе не улыбалось, чтобы кто-то попытался выяснить личность Синички, а потому он решил вызвать огонь на себя, упереться рогом, использовать все законные и околозаконные способы, лишь бы вымотать представителя власти до самой крайней степени. Пусть с ним мучится, авось не до девушки будет.
