— Нет, девочка, ты никогда не станешь рабыней, ведь не напрасно в твоих венах течет кровь Цезаря. Очень скоро ты сама будешь вить из него веревки. Вот увидишь.
Юлия подошла ближе, и снова в ноздри Брута хлынул аромат темных ночных цветов. Девушка подалась вперед, и он страстно сжал ее руки, уронив щетку на солому.
— Так что же ты придумала? — прошептал Брут, пряча лицо в густых душистых волосах. Мир утратил реальность, и в бледном свете луны нежно звенела струна отчаянной девичьей решительности.
— Придумала, что ни за что на свете не пойду к нему девственницей, — едва слышным шепотом ответила Юлия, проводя губами по шее мужчины. Брут чувствовал теплое дыхание, и в этот момент на нем сосредоточился весь мир.
— Нет, — наконец произнес он, — не пойдешь.
Выпустив руки девушки, Брут осторожно потянул покрывало. Оно медленно сползло, открыв плечи и грудь. В бледном свете луны красота Юлии казалась совершенной, а формы — изысканно-точеными. Мужчина осторожно провел рукой по нежной спине и ощутил под пальцами легкую дрожь.
Поцелуи становились все жарче, и Юлия отвечала на них пылко и искренне. Наконец Брут поднял девушку на руки и бережно положил на хранившуюся в углу свежую солому. В этот момент боль отпустила, и он забыл о ранах. Сдерживая дыхание и заставляя себя двигаться как можно медленнее, Брут нежно обнял юную красавицу. Коротко вскрикнув, она задышала чаще.
Та группа, которая собралась во дворе поместья, чтобы отправиться в Рим, лишь отдаленно напоминала измученных, испуганных и запыленных беженцев, которые постучались в ворота два месяца назад. Клодия пригласила детей приезжать в гости, как только захочется, но все равно потребовалось немало уговоров, чтобы они согласились отправиться в путь. Добрая нянюшка горячо привязалась к своим новым питомцам, и расставание сопровождалось обильными слезами.
Таббик тяжело переживал каждый проведенный вдали от города и мастерской день и едва дождался возвращения. После того как легион Помпея восстановил порядок, мастер несколько раз в одиночестве ездил в Рим. К счастью, мастерская уцелела и пережила бушевавшие в квартале страшные пожары. Конечно, дверь оказалась взломанной, но грабители не тронули сердце его детища — огромную плавильную печь. Таббик уже планировал поставить новую дверь, а вместо сломанного замка сделать какой-нибудь особенно хитрый. Мастер принес в поместье радостную весть об установлении в городе мира и порядка, и беженцы сразу начали собираться домой. Помпей безжалостно расправился с главарями банд, и Рим постепенно начал возвращаться к обычной размеренной трудовой жизни. Поговаривали, что Красс выделил сенату огромную сумму, и теперь сотни плотников ремонтировали и отстраивали разрушенное. Конечно, далеко не сразу граждане снова вспомнят о такой роскоши, как драгоценности и украшения, но Таббик хотел заранее подготовиться к этому моменту. Его труд — часть общего дела, подарок родному городу, а потому так же важен, как труд других. Мелочей здесь быть не может: даже просто собрать разбросанные в беспорядке инструменты — значит сделать первый шаг в преодолении оцепенения и ужаса.
Бруту очень хотелось подлечить раненую ногу хотя бы еще немного, но в последнее время Александрия вела себя очень холодно. Вряд ли она могла узнать о событии в конюшне, но порою воин ловил на себе вопросительный взгляд, словно подруга пыталась понять истинную сущность мужчины. Поведение красавицы подсказывало Бруту, что если он не уедет сейчас вместе со всеми, а останется в поместье, то больше не увидит ее.
Сюда, на юг, весна пришла рано, и в лесу уже вовсю цвели деревья. Цезарь, конечно, уже давно ждал в предгорьях, в Аримине, и Брут понимал, что пора трогаться в путь. Совсем скоро он снова окажется в компании грубоватых, неотесанных воинов. Странно, но перспектива уже не вселяла такого энтузиазма, как прежде. Брут подошел к скамейке, с которой все еще вынужден был садиться в седло, взял в руки вожжи и украдкой оглядел просторный двор. Юлии нигде не было видно, зато Александрия опять внимательно наблюдала за каждым его шагом.
Раб отпер тяжелые ворота и широко распахнул створки. Дорога из поместья вливалась в ту, которая вела в Рим.
— Вот и ты наконец-то! — воскликнула Клодия. — А я уже решила, что и попрощаться не успеешь!
Юлия вышла из дома и начала по очереди прощаться со всеми, принимая благодарности за гостеприимство, — ведь именно она считалась хозяйкой дома. Брут внимательно смотрел, как девушка разговаривает с Александрией. Обе улыбались, и ни малейшего напряжения между ними заметно не было. Потом Юлия совершенно естественно подошла к так притягивающему ее человеку. Они по-дружески обнялись и поцеловались. Однако на мгновение язык девушки своевольно коснулся губ мужчины, и тот замер от смущения. Ее дыхание несло вкус меда.
— Возвращайся, — шепнула она.
Брут быстро поднялся в седло, стараясь не встречаться взглядом с Александрией. Он знал, что подруга не сводит с него глаз, и, отчаянно покраснев, пытался сделать вид, что не произошло ничего особенного. Дети замахали руками, прощаясь, и процессия тронулась в обратный путь. Клодия снабдила каждого мешочком с провизией, и кое-кто из маленьких путников уже с любопытством развязывал тесемки. Брут окинул поместье прощальным взглядом. Он знал эти места с детства и хотел сохранить их в памяти. Ведь даже в самое трудное время, когда все в жизни искажалось и катилось по наклонной, неизменным оставалось что-то незыблемое, что поддерживало дух и дарило покой.
ГЛАВА 38
Жрец поднял золотую корону арвернов так, чтобы видели все воины. Она таинственно мерцала в свете факелов. В другой руке старец держал тяжелый золотой посох.
Как предписывал ритуал, жрец покрыл собственное тело длинными полосами земли и крови и в полумраке храма казался всего лишь тенью. Он стоял с открытой грудью, а намазанная белой глиной борода напоминала длинную сосульку, вздрагивающую при каждом слове.
— Старый царь умер, арверны. Тело его будет предано огню, хотя дела и имя сохранятся в нашей памяти и на наших устах до конца дней. Он был большим человеком, арверны. Его стада были тучны, а рука до смертного часа твердо сжимала меч. Семя его дало жизнь многим сыновьям, а многочисленные жены в горе рвут на себе волосы. Увы, мы не увидим его больше.
Жрец обвел глазами заполнивших храм соплеменников. Ночь выдалась печальной и тяжелой. Царь был его другом, больше двадцати лет прислушивался к советам. А когда старость и слабость начали одолевать, именно к нему пришел он за помощью. Кто из сыновей обладает силой, чтобы провести народ через трудности и лишения? Самый младший, Брай, еще мальчик, а старший, Мадок, — пустой хвастун, слишком слабый, чтобы стать царем.
Жрец взглянул в глаза Цингето, который стоял рядом с братьями на темном мраморном полу. У этого воина достанет силы воли и решимости, чтобы возглавить племя, но его буйный нрав известен всем. Еще в юности он убил на поединках троих, и старый жрец мечтал, чтобы прошло еще хотя бы несколько лет и молодой человек немного остепенился.
