Один из обратившихся к Робу больных назвался Томасом Гудом. Волосы и борода у него были цвета моркови, а нос потерял всякий цвет. Его лицо показалось Робу знакомым, и вскоре он вспомнил, что именно этот человек был свидетелем того происшествия с евреем и двумя матросами. Симптомы, на которые он жаловался, напоминали гнойное заболевание десен, однако во рту не было гнойничков, не было у пациента и жара, и горло не покраснело, да и вообще он был слишком энергичен для больного. По сути дела, он все время задавал вопросы, касающиеся лекаря: у кого тот учился? А что, живет он один? Как, у него нет ни жены, ни детей? Давно ли лекарь проживает в Лондоне? А приехал он откуда?
Тут и слепому было понятно: этот человек никакой не больной, а просто соглядатай. Роб ничего ему на расспросы не ответил, прописал сильное слабительное, которое тот все равно не станет принимать, и поспешил выпроводить, не отвечая на новый поток вопросов.
Но сам визит чрезвычайно обеспокоил Роба. Кто подослал этого Гуда? Кого так интересовали ответы на все эти вопросы? И случайно ли вышло так, что этот человек стал свидетелем столкновения Роба с двумя матросами?
На следующий день кое-что прояснилось. Роб пошел в лавку аптекаря, чтобы купить еще трав для приготовления лекарств, и снова встретил там Обри Руфуса, пришедшего по такому же делу.
— Ханн злословит о вас, как только может, — поведал он Робу. — Говорит, что вы чересчур самоуверенны, а внешность выдает в вас негодяя и головореза. Поэтому он вообще сомневается в том, что вы лекарь. Он стремится закрыть членство в Лицее для тех, кто учился ремеслу не в Англии.
— И что же вы мне посоветуете?
— Да просто не обращайте внимания, — ответил Руфус. — Всем же ясно: он не может смириться с тем, что пришлось делить улицу Темзы с вами. И всем известно, что за лишнюю монету Ханн готов родного дедушку задушить. Оттого и верить ему никто не станет.
Роб вернулся к себе на улицу Темзы успокоенным. Он решил, что рассеет все сомнения касательно своего образования, и с усердием, будто готовился к лекции в медресе, взялся за доклад о болезни, поражающей низ живота. Настоящий Лицей — в древних Афинах — был той школой, где преподавал сам Аристотель. Роб не Аристотель, но он воспитанник Ибн Сины и сумеет показать этим лондонским лекарям, каким должен быть доклад на темы врачевания болезней.
* * *
Интерес у них, конечно, был. Ведь любому из собравшихся в Лицее случалось терять пациентов, которые страдали от боли в правой нижней части живота. Но встретили они доклад дружными насмешками.
— Червячок? — посмеивался косоглазый лекарь по имени Сарджент. — Маленький розовенький червячок в животе?
— Червеобразный отросток, мастер, — сухо ответил Роб. — Он прикрепляется к слепой кишке. И может загноиться.
— Но на рисунках Галена мы не видим никакого червеобразного отростка на слепой кишке, — сказал Драйфилд. — Цельс, Разес, Аристотель, Диоскорид — кто из них писал о таком отростке?
— Ни один не писал. Из чего не следует, что такого отростка в этом месте не существует.
— Вам случалось препарировать свинью, мастер Коль?
— Случалось.
— Ну, тогда вы должны знать, что внутренности свиньи подобны человеческим. Замечали ль вы когда-нибудь у свиньи розовый отросток на слепой кишке?
— Да то была маленькая розовая колбаска, мастер! — воскликнул какой-то остроумец, и все присутствующие расхохотались.
— Внутреннее строение свиньи представляется таким же, как у человека, — терпеливо сказал Роб. — Однако же есть и некоторые незначительные отличия. К числу таковых относится и маленький отросток, наблюдаемый на слепой кишке человека. — Он развернул свой рисунок Прозрачного Человека и железными гвоздями прикрепил его к стене. — Вот о чем я говорю. Здесь этот отросток изображен на ранней стадии воспаления.
— Предположим, что болезнь, поражающая низ живота, вызвана именно теми причинами, о которых вы толкуете, — сказал один лекарь с сильным датским акцентом. — Какое же лечение вы предлагаете?
— Я не знаю средства против этой болезни.
Послышались возмущенные возгласы.
— Но тогда какая разница — знаем мы природу заболевания или не знаем?
Его поддержали выкриками и другие, в своей единодушной неприязни к новичку позабыв о том, как сильно не любят англичане датчан.
— Медицина подобна медленному возведению здания, — сказал им Роб. — Благословен тот из нас, кто сумеет добавить в него хотя бы один кирпичик. Коль уж мы способны объяснить природу болезни, то некто, пока еще не родившийся, сможет отыскать и способ ее лечения.
Послышался новый ропот возмущения. Все столпились у стены, рассматривая Прозрачного Человека.
— Это вы рисовали, мастер Коль? — спросил Драйфилд, заметивший подпись.
— Отличная работа, — заметил председатель. — Что послужило вам моделью?
— Мужчина, у которого был разорван живот.
— Следовательно, вы видели лишь один подобный отросток, — сказал Ханн. — Несомненно, голос Всевышнего, возвестивший вам о призвании к нашему ремеслу, сообщил вам также, что этот маленький розовый червячок имеется у всех и каждого?
Эта реплика вызвала новый взрыв смеха, и Роб позволил себе дать отповедь:
— Я действительно полагаю, что отросток слепой кишки имеется у всех людей. Я видел его не у одного человека.
— Ну, скажем… у… четырех?
— Не менее чем у шести человек.
Теперь они уставились не на рисунок, а на самого Роба.
— Полдюжины, мастер Коль? Как же вам удалось заглянуть внутрь шести человек? — спросил его Драйфилд.
— У некоторых животы оказались распороты вследствие несчастных случаев, другие стали жертвами боевых стычек или поножовщины. Отнюдь не все они были моими пациентами, а сами эти случаи встречались мне на протяжении длительного времени. — Роб сам почувствовал, как нелепо это звучит.
— Не только мужчины, но и женщины? — уточнил Драйфилд.
— В их числе были и женщины, — неохотно ответил Роб.
— Хм-м-м, — протянул председатель, ясно давая понять, что считает Роба лжецом.
— А женщины пострадали, надо полагать, на поединках? — бархатным голосом осведомился Ханн, и на этот раз от смеха не удержался даже Руфус. — Мне это, право же, представляется чудесным совпадением, что вам удалось заглянуть во внутренности столь большого числа людей, — продолжал Ханн. Роб увидел, какой свирепой радостью загорелись глаза противника, и понял, что решение прочитать лекцию в Лицее было ошибочным с самого начала.
* * *
Джулии Свейн не удалось избежать вод Темзы. В последний день февраля на рассвете более двух тысяч человек собрались полюбоваться и порадоваться тому, как ее зашивают в мешок вместе с петухом, змеей и большим камнем, а затем бросают в глубокий пруд в Сент-Джайлсе.
