Когда они остались вдвоем, он услышал, как Зеви тараторит что-то, и покачал головой.
— Я не слишком-то понимаю наречие. И не нуждался в вашей помощи, когда столкнулся с французом, — проговорил Роб, с трудом подыскивая слова на фарси.
— Вот как? Да он бы убил тебя, бычок молодой!
— Ну, это уж мое дело.
— Ну, не скажи. Там, где полным-полно мусульман и пьяных христиан, убить одного еврея все равно что съесть один финик. Они перерезали бы множество наших, так что дело было как раз мое! — Зеви сердито посмотрел на Роба. — Интересно, что это за яхуд
[109]
, который говорит на фарси, как верблюд, на своем языке не говорит вообще, да еще и лезет в драку? Как зовут тебя и откуда ты родом?
— Я — Иессей, сын Беньямина. Еврей из города Лидса.
— А где, черт побери, находится этот Лидс?
— В Англии.
— Так ты инглиц! — воскликнул Зеви. — В жизни не встречал еще еврея, который был бы инглиц.
— Нас мало, и живем мы далеко друг от друга. Там нет настоящих общин. Нет ни рабейну, ни шохета, ни машгиаха. Нет синагог, нет домов учения, вот нам почти и не приходится слышать наречия. Потому-то я так плохо его знаю.
— Худо растить детей в таком краю, где они не чувствуют своего Бога, не слышат своего родного языка, — вздохнул Зеви. — Вообще часто это нелегко — быть евреем.
Роб спросил, известно ли Зеви о каком-нибудь большом, хорошо защищенном караване, направляющемся в Исфаган, и тот покачал головой.
— Тут ко мне подходил один проводник, — сказал Роб.
— Дерьмовый такой перс с маленьким тюрбаном и грязной бороденкой? — хмыкнул Зеви. — Этот заведет тебя прямо в руки к злодеям. И бросят тебя в пустыне с перерезанной глоткой, и оберут до нитки. Нет, — сказал он решительно. — Тебе лучше идти с караваном наших. — Он надолго задумался. — Реб Лонцано! — воскликнул он наконец.
— Реб Лонцано?
— Да, — кивнул Зеви. — Возможно, именно реб Лонцано подойдет лучше всего. — Тут неподалеку возникла ссора между погонщиками, кто-то позвал Зеви. Караван-баши скорчил недовольную мину: — Вот уж сыновья верблюдов, шакалы хворые! У меня сейчас совсем нет времени. Приходи, когда отправится в путь этот караван. Приходи ко мне в контору попозже, ближе к вечеру. Увидишь — сторожка за главным домом для странников. Тогда все, наверное, и решим.
* * *
Вернувшись через несколько часов, Роб застал Зеви в сторожке, которая служила тому пристанищем в караван-сарае. Вместе с ним сидели еще три еврея.
— Лонцано бен Эзра, — представил Зеви.
Реб Лонцано, мужчина средних лет, старший из троих, явно был и главным среди них. У него были каштановые волосы и борода, еще не посеребрившиеся сединой, однако молодым он не выглядел — слишком изборождено морщинами лицо, слишком серьезно смотрят глаза.
Остальные — Лейб бен Коген и Арье Аскари — были на вид лет на десять моложе Лонцано. Лейб — высокий и худой как жердь, Арье — коренастый, широкоплечий. У обоих загорелые обветренные лица постранствовавших по белу свету купцов, но сейчас эти лица ничего не выражали: они ждали, что скажет о вновь пришедшем реб Лонцано.
— Это торговцы, направляются они к себе в Маскат, за Персидским заливом, — объяснил Зеви и обернулся к Лонцано. — Вот, — сказал он, — этот несчастный воспитывался как гой, в далекой христианской стране, и совсем ничего не знает. Надо показать ему, что евреи всегда позаботятся о других евреях.
— А что за дело у тебя в Исфагане, Иессей бен Беньямин? — задал вопрос реб Лонцано.
— Я еду туда учиться, чтобы стать лекарем.
— Ага, медресе
[110]
в Исфагане, — кивнул Лонцано. — Там изучает медицину двоюродный брат реб Арье, реб Мирдин Аскари.
Роб жадно подался вперед, хотел было задать несколько вопросов, но реб Лонцано не желал уклоняться от темы.
— Ты платежеспособен, сможешь уплатить свою долю расходов на путешествие?
— Да, смогу.
— Готов трудиться вместе со всеми в пути и выполнять необходимые обязанности?
— С великой охотой. А чем вы торгуете, реб Лонцано?
Лонцано нахмурился. Он явно рассчитывал, что спрашивать будет он, а не его.
— Жемчугом, — нехотя выговорил он.
— И сколь же велик караван, с которым вы отправляетесь?
Лонцано позволил себе легкий намек на улыбку, уголки губ чуть-чуть дрогнули:
— Мы сами и есть караван, с которым мы путешествуем.
Роб, пораженный этим ответом, повернулся к Зеви:
— Как же могут три человека обеспечить мне защиту от бандитов и прочих опасностей?
— Послушай, — сказал ему Зеви. — Это вот евреи, которые всегда путешествуют. Они хорошо знают, когда можно рискнуть, а когда нет. Когда нужно переждать. Куда можно обратиться за защитой или за помощью, в каких бы краях они ни оказались. — Он обернулся к Лонцано. — Ну, что скажешь, друг? Возьмешь ты его с собой или нет?
Реб Лонцано взглянул на двух своих спутников. Те хранили молчание, и лица их все так же ничего не выражали, но все же что-то он уловил, потому что посмотрел снова на Роба и кивнул головой:
— Хорошо, милости просим в нашу компанию. В путь отправляемся завтра на рассвете с Босфорской пристани.
— Я буду там с повозкой и лошадью.
— Без лошади и без повозки, — отрезал Лонцано. — Мы поплывем по Черному морю на лодке, избегая таким образом долгого и опасного пути по суше.
— Если они соглашаются взять тебя с собой, — сказал Зеви, положив руку Робу на колено, — это для тебя самое лучшее. А повозку и лошадь продай.
Роб подумал и кивнул.
— Мазл!
[111]
— негромко воскликнул довольный Зеви и разлил по чашам красное турецкое вино, дабы скрепить достигнутую договоренность.
* * *
Из караван-сарая Роб поспешил на конюшню. Гиз, увидев его, открыл рот от изумления:
— Так ты яхуд?
— Яхуд.
Гиз боязливо кивнул, словно убедился в том, что этот колдун — джинн и может обернуться, кем захочет.
— Я передумал, продам я тебе повозку.
Перс закинул удочку, назвав цену во много раз меньше стоимости повозки.
— Нет, тебе придется заплатить настоящую цену.
— Тогда оставь свою разваливающуюся колымагу себе. Вот если захочешь продать лошадь…
— Лошадь я тебе дарю.
