Вот пригласил я этого батюшку в трапезную, сели мы кушать, а я все думаю, не надо ли что-нибудь этому «Башмету» от меня? По делу явился он ко мне или случайно заскочил? Вот сидим мы, трапезничаем, о жизни нашей сложной священнической беседуем, я и начал наводящие вопросы задавать: мол, откуда ты, батюшка, какого благочиния? Он мне и отвечает всё по существу, но не больше. Тогда я прямо его спросил: «Как вас угораздило попасть в наше Сивое»? Он как-то странно, почти лукаво, посмотрел на меня и говорит: «Слышал, есть у вас икона чудотворная, вот приехал поклониться».
Я, наверное, изменился в лице, но старался не выдать своего волнения: «Да, есть у нас икона «Споручница грешных», к ней многие прибегают в молитве и получают помощь. Вы её видели у правого клироса».
И волнение моё было не по тому поводу, что икона наша стала объектом всенародного поклонения, что уже и батюшки приезжают в наше забытое Богом Сивое ради неё. Просто у меня с этой иконой была связана одна очень неприятная история. Начну, пожалуй, с самого начала, опуская некоторые детали, потому что уже устала писать моя старческая рука.
Это было давно, я уже не помню, сколько лет назад. Мне стыдно об этом говорить, но, наверное, придется. Чтобы люди знали, как бывает, и не пренебрегали исповедью. Дьявол воюет против нас многообразными способами. Его коварство проявляется ещё и в том, что иногда он насылает на нас жуткие, хитрющие искушения. Иногда душу борют со страшной силой такие ничтожные страсти, что стыдно идти с ними на исповедь. На это и рассчитано. Не исповеданный помысел еще более укрепляется в душе и обильно произрастает. Чем больше произрастает, тем труднее вырвать грех из души. И только с помощью Божией избавляешься от страсти этой…
Однажды спонсор нашего храма кооператор Тимофей Иванович, Царствие ему небесное, привёз мне из Греции позолоченный потир. Он был очень красивый и дорогой. Тимофей подарил мне его на Пасху. И как-то незаметно прикипела душа моя к дорогому подарку. Я служил с ним только по двунадесятым праздникам. Через год стал замечать, что во время причащения прихожан посматриваю вокруг, не возгорелся ли кто страстью воровства на мой священный сосуд. Постепенно мне стало казаться, что у некоторых прихожан при взгляде на потир странно блестят глаза. Не иначе позарились на священное и положили глаз на подарок Тимофея Ивановича. Я понимал, что это страшное демоническое искушение, не хотелось мне гибнуть в сетях дьявола, и стал я молить Матерь Божию, чтобы Она помогла мне избавиться от гибельной страсти сребролюбия. Дошло ведь до того, что я посреди ночи в холодном поту выбегал на улицу и осматривал в страхе решетки на окнах и храмовые двери. Это было уже не смешно. Я страдал от того, как бес сумел меня поработить и усугублял свои молитвы Богу. На исповедь я идти с этим стыдился.
Однажды под утро я так же выбежал на улицу. Ахнул в ужасе — решетки на одном окне перепилены и выдавлено стекло. Вызвал милицию, приехали они только часов через пять, попросили составить список украденных предметов. Первым делом я, конечно, осмотрел алтарь и не обнаружил на жертвеннике свой драгоценный потир. Посидел я минут пять на стуле, потрепал свою седеющую бороду. «Ну что, — думал я, — Бог отобрал объект моей страсти. Слава Ему!» Смирился, значит. И только потом вижу, украдена ещё и наша небольшая храмовая святыня — икона «Споручница грешных». Ах, ты, Господи! Матерь Божия оставила меня за грехи! Наконец я понял, что наделал, и только тогда побежал на исповедь, где рассказал духовнику и про страсть к потиру, и про кражу…
Следствие, конечно, по этому делу совсем не продвигалось, и следователь с усиками намекал мне, что стоит уже смириться с пропажей. Но я надеялся, что Матерь Божия ко мне вернётся. Про потир я к тому времени уже не думал, рассудив по-духовному, что моя страсть навлекла на меня гнев Божий.
И вот однажды, в первую или вторую неделю после Казанской, пришли ко мне в храм два школьника и принесли нашу храмовую икону. Рассказали, как она попала к ним, и назвали приметы преступников, укравших её. Обрадовался я, сообщил, как подобает, о случившемся в милицию. Приехал усатый следователь и забрал парней в отдел поговорить. Затем через неделю вызвал меня и сказал, что установлены личности бандитов и, возможно, удастся не только поймать их, но и найти мой позолоченный потир. Потом произошла страшная история, — один из воров, взломавших окна в нашем храме, пролез в квартиру одного из парней, вернувших икону, Михаила, и нечаянно, если так можно выразиться, убил его больного отца. Все были в шоке! Бандитов быстро поймали, сначала убийцу Валеру Басистого — Босяка, потом и организатора кражи — Типлоева Ахмета. Осудили их, конечно, посадили. Мой позолоченный потир к тому времени канул в лету, бандиты ни за что не хотели выдавать перекупщиков и сказали, что продали его незнакомому лицу. Я и вздохнул с облегчением, да вот только рановато мне было расслабляться. Через некоторое время, уже после Пасхи, ко мне пришли опять эти парни. Я принял их ласково и угостил. Каково же было мое удивление, когда один из парней вновь вытащил из сумку икону «Споручницы грешных», сказав те же слова: «Матерь Божия возвращается к вам». Затем парень покаялся на исповеди, что подменил икону, потому что хотел оставить её у себя и что из-за этого, собственно, и убили отца второго парня — Михаила.
Я очень разозлился тогда. Во-первых, какие-то бандиты-клюквенники смогли различить подделку, а я — настоятель храма — нет. Во-вторых, меня не покидало стойкое ощущение, что этот парень дурит меня. Он (я помню только кличку — Мороз) долго рассказывал, как он изучал иконопись. Парни, особенно этот Мороз, просили не вызывать милицию, а просто взять и обменять икону, чтобы ни у кого не возникло проблем. Мне показалось их просьба неуместной — из-за этой иконы убили человека. Я оставил ребят пить чай, а сам пошел в кабинет и позвонил следователю.
Мне чуть не стало плохо, когда я узнал, что на Мороза завели уголовное дело. Я-то думал, пожурят ребят, да и отпустят на все четыре стороны. Но не тут-то было — следственная машина закрутилась, и уже не было возможности её остановить. Я надеялся, что судья назначит условное наказание, и даже ходатайствовал об этом на суде. Но, увы! Судья учёл, что за время следствия Мороз попадался несколько раз в милицию за какие-то хулиганские выходки, и дал ему два года тюрьмы. Перед тем как его увели конвоиры, я подошел к скамье подсудимых и попросил его простить меня. Странно, действительно странно, но этот Мороз, имени его я даже не запомнил, сказал мне в ответ, что он сам виноват и за свои проступки несет заслуженное наказание. А вот второй парень — Михаил — вышел из здания суда рассерженный и недовольный. Я, думая его утешить, подошел к нему и сказал несколько тёплых слов. В ответ он посмотрел на меня исподлобья и презрительно плюнул на землю. Я навсегда запомнил этот взгляд, — в нём было много гнева и даже ненависти, как у пленённого волчонка. Этот Михаил считал, что я «сдал» Мороза, потому что хотел получить назад свой позолоченный потир, хотя у меня даже в мыслях такого не было.
Много лет я думал, правильно ли я сделал, обратившись в милицию? Ведь можно было просто поменять икону? Сегодня склоняюсь к мысли, что я поступил тогда слишком опрометчиво. Надо было сперва подумать, а уже потом действовать. Иногда легкомысленность приводит к великим бедствиям — и для себя самого, и для окружающих. Так и здесь произошло. Конечно, я даже не представлял себе, что с Морозом могут так жестко поступить, но разве меня это оправдывает? С другой стороны, следователь сказал мне, что я поступил совершенно правильно, по закону, теперь ему был ясен мотив убийства совершенного этим Басистым, да и Мороз, дескать, тип ещё тот, по нему давно тюрьма плачет.
