Техника обнаружения лжи объясняет, почему любые признаки страха, стыда или вины (которые могли проявляться у Андерсона в мимике, жестах, голосе, речи, деятельности ВНС, регистрируемой детектором) в качестве признаков обмана выглядят несколько двусмысленно. Эмоции могли отражать в равной степени как невиновность, так и виновность подозреваемого. Было и еще одно неизвестное следователям обстоятельство, которое помешало им верно оценить эмоциональные реакции Андерсона. После того как Андерсон был уже освобожден, Джеймс Филан, журналист, чья статья и помогла освобождению невиновного, поинтересовался, что же «помешало» ему пройти испытание на детекторе. И Андерсон открыл еще один источник своего эмоционального возбуждения относительно преступления, в котором его обвиняли: в ночь убийства, придя в дом Нэнси вместе с полицией, он несколько раз посмотрел на обнаженное тело убитой, чувствуя при этом, что совершает нечто ужасное и что этого никак делать не следовало бы. В его сознании это отложилось как преступление конечно же меньшее, чем убийство, но все же вызывающее вину и стыд. Он лгал, скрывая это свое постыдное поведение от следствия, что не преминул заметить оператор детектора — действительно Андерсон чувствовал себя виноватым за ложь. Следователи по делу Андерсона совершили классическую ошибку Отелло. Как и несчастный мавр, они верно определили, что подозреваемый эмоционально возбужден, но неверно идентифицировали причину этого возбуждения, а кроме того, не поняли, что все эти столь верно замеченные ими чувства человек может испытывать и вне зависимости от того, виновен он или нет. Как и страдания Дездемоны явились следствием отнюдь не потери ею любовника, так и стыд, вина и страх Андерсона относились вовсе не к убийству соседки, а совсем к иным проступкам. И, как Отелло, следователи стали жертвами собственного предубеждения против подозреваемого; они тоже не могли вынести своей неуверенности относительно того, лжет подозреваемый или нет. Однако у следователей была информация об орудии преступления, которой мог обладать только действительный убийца и никто более. И тот факт, что Андерсон никак не реагировал на вопросы о ноже, должен был заставить оператора детектора сделать вывод о невиновности подозреваемого — однако, вместо того чтобы последовательно провести тест на знания виновного, Таунсенд зачем-то трижды повторил испытание в своей обычной манере.
Хамрак, жулик, и Андерсон, обвиняемый в убийстве, являют собой два типа ошибок, как чума поражающих все попытки обнаружить лжецов в уголовных расследованиях. Если предположить, что Хамрака стали бы проверять на детекторе он, скорей всего, показал бы полное эмоциональное спокойствие и был бы признан невиновным. Техника обнаружения лжи и проясняет, почему именно опытные профессионалы, природные обманщики или психопаты так редко совершают промахи. Хамрак — яркий пример человека, чьей лжи, как правило, верят; Андерсон же представляет собой явление прямо противоположное. Он, невиновный, был признан виновным — налицо ошибка неверия правде.
Целью моего анализа двух этих случаев является вовсе не призыв к запрещению применения детектора лжи и расшифровки поведенческих признаков при расследовании уголовных дел. Наоборот, если это поможет даже хотя бы в одном проценте случаев, применять и то и другое надо. В конце концов, любое наше впечатление о других людях так или иначе создается на основании их поведения, но поведение это говорит не только об их правдивости или лживости, а гораздо о большем. Поведение — это основной источник информации о дружелюбности, привлекательности и обаятельности, уме, общительности, понятливости и так далее. Обычно подобные впечатления создаются неосознанно, человек и не задумывается о том, что рассматривает и анализирует поведенческие признаки. В главе 5 (Глава 5 ОСНОВНЫЕ ОШИБКИ И МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ) я o6ъяснял, почему вероятность ошибок становится меньше, когда суждения стараются выносить более тщательно и взвешенно. Если отчетливо сознавать источник впечатлений, если знать правила интерпретации поведения, возможность вынесения правильного суждения заметно возрастает. К тому же такое суждение и более доступно оценке окружающих, коллег и даже того человека, о котором оно вынесено, его легче исправить и легче уточнить. Большинство же полицейских приучено не обращать особого внимания на поведенческие признаки обмана, а я предполагаю, что детективы, как правило, и вовсе не знают точного основания своих интуитивных выводов о том, виновен подозреваемый или нет. В то время как операторов детекторов все-таки учат обращать внимание на невербальные признаки обмана, информация о поведенческих признаках у них практически отсутствует; кроме того, не уделяется должного внимания и тому, как и когда подобные признаки могут быть бесполезны и даже опасны.
Отменить анализ поведенческих признаков обмана в уголовных расследованиях невозможно; я просто не представляю, как функционировало бы в этом случае наше правосудие. Ведь в особо тяжелых случаях, когда невиновному грозит тюрьма или казнь, а настоящий убийца останется на свободе, избежав наказания, для раскрытия правды хороши любые санкционированные законом средства. И потому я говорю лишь о том, чтобы сделать процесс интерпретации подобных признаков более осторожным и более осмотрительным, а тем самым и более точным. Я уже говорил о возможности ошибок и о том, как верификатор, применяя вопросы моей анкеты (см. табл. 4 приложения (Таблица 4 «Полный список вопросов верификатора»)), сможет оценить шансы обнаружения лжи и правды. И я верю в то, что тренировка в обнаружении признаков обмана, изучение опасностей и мер предосторожности, то есть оттачивание техники обнаружения лжи, сделают полицейских более внимательными и снизят риск ошибок неверия правде и веры лжи. Но для того, чтобы подтвердить мою правоту, требуются полевые исследования и анализ поведения следователей и подозреваемых. Такая работа уже начата, и ее результаты вот-вот проявятся, но, увы, до окончательных выводов еще далеко
[182]
.
Между тем есть случаи, когда обман гораздо более опасен, чем при расследовании уголовных дел, а его обнаружение еще труднее, — я имею в виду встречи национальных лидеров противостоящих друг другу стран в период международных кризисов. Здесь ставки выше, чем в самом ужасном и подлом уголовном деле. Однако только несколько политологов писали о важности обнаружения обмана при личных встречах глав государств или высокопоставленных чиновников. Александр Грос утверждает, что «дело угадывания истинных намерений и определения степени искренности противоположной стороны является решающим при оценке любой политики»
[183]
. Порой, если национальный лидер не хочет приобретать репутацию хладнокровного лжеца, государству это может обойтись очень дорого, говорит Роберт Джервис, «особенно когда удачный обман может изменить основное соотношение сил в мировой системе. Ведь если ложь может помочь стране занять главенствующую позицию в мире, то кто же решится осудить ее»
[184]
.
