Взглянув вниз, Цезарь увидел толпу и двух женщин в черном. Опережая его вопрос, Фортуна произнесла:
– У Кальпурнии все будет хорошо, она проживет долгую жизнь и умрет в почете и уважении.
– А Клеопатра?
Глаза Фортуны потемнели, сильные порывы ветра развевали ее белокурые волосы.
– Ее судьба принадлежит року.
С неба сорвалось несколько капель дождя…
Сюжет IV
Марк Антоний: игры ума
1
Штормило. Черные тучи затянули небо. Сильный ветер бился в паруса. Грозный голос капитана Наварха, отдающего на палубе приказы, был слышен даже в царской каюте. Клеопатра лежала на кровати, ни о чем не думая и ничего не чувствуя. Она бежала из Рима тайком, ночью.
Бежала… Не уехала, как и подобает всем честным и добропорядочным людям и царям, при свете солнечного дня, а бежала, словно опасная преступница. Нет, не преступница, ведь никакого преступления, кроме преступления против самой себя, она не совершила. Она бежала, как бежит плохая актриса из лучшего столичного театра, совершенно случайно в него попавшая. Когда актрису разоблачили и уличили в плохой игре, ей пришлось уйти со сцены.
Уже несколько дней Клеопатра ничего не ела и не пила. Лекарь Олимпа прекрасно понимал, что, если он не сумеет пробудить царицу к жизни, главный советник Аполлодор его казнит. Тяжело вздохнув, он в который раз повторил свою просьбу:
– Божественная, я не прошу вас есть, я прошу только выпить настойку. От этой настойки вам не будет никакого вреда, вы получите именно то, что хотите.
– Это яд? – слегка приподняв голову, спросила Клеопатра.
Олимпа побледнел, но не оттого, что она хотела яда – об этом знала вся свита. Лекаря поразил ее голос – грубый и надломленный.
– Увы, Божественная, но яда я с собой не брал.
– Врешь, – еле слышно прошептала царица. Но в следующее мгновение, собрав остаток сил, заорала: – Тогда пошел вон!
Неожиданная вспышка царского гнева его нисколько не испугала. Таких криков он слышал по десять раз на дню. Олимпа погримасничал, изображая гнев Клеопатры, – он надеялся, что царица расценит это как оскорбление и хоть что-то начнет делать: встанет с кровати, чтобы дать ему оплеуху, затопает ногами…
– Я все вижу, лекарская обезьяна. Ох, и достанется же тебе, – тихо прошептала Клеопатра.
– Ага, значит, вы строите планы! Уже хорошо. Божественная, я конечно не главный советник Аполлодор и не умею давать мудрые советы. Ведь я лекарь, и судя по тому, что до сих пор не могу убедить вас выпить свою настойку, плохой лекарь. – Олимпа покосился на спину царицы. – Но, тем не менее, то, что я хочу вам сказать, очень важно.
Лекарь выдержал паузу.
– Сын от Цезаря есть только у вас.
– Уходи.
Олимпа замолчал.
– Вы что-то сказали? Я не расслышал.
– Уходи, – повторила царица, все так же сидя к нему спиной. – Уходи, Олимпа. Я ничего с собой не сделаю. Иди, отдохни.
Немного поразмыслив, Олимпа решил выполнить ее приказ.
– Я пришлю Хармион. Она будет сидеть так тихо, что совсем не помешает вам думать о том, какое счастье находится в ваших руках. Я имею в виду сына Цезаря, Божественная.
Клеопатра лежала, закрыв глаза. Кровь пульсировала в висках, и эта пульсация отдавалась болью во всем теле. Бьется ли еще ее сердце?
Когда-то с ней было уже такое. Когда она, изгнанная царица, в сирийском военном шатре плакала на руках у Мути. Тогда ее спас Цезарь. А сейчас? А сейчас нет уже ни Мути, ни Цезаря. Никто ее не спасет. К горлу подступил тяжелый ком. Прикусив костяшки пальцев, царица горестно зарыдала. Ах, Цезарь, Цезарь… до чего же несчастна ее судьба!
Пускай же грозное и мрачное море поглотит этот проклятый корабль!
Но, видно, боги не слышали мольбы этой убитой горем женщины – следующий день был ясным и солнечным, а море спокойным и приветливым.
Через десять дней корабль вошел в Александрию.
2
Всего два года прошло с тех пор, как Клеопатра покинула Египет. Она мечтала, что вернется в Александрию победительницей, царицей Рима и Египта, вселенской императрицей, мечтала, мечтала… А вернулась…
Корабль обогнул Александрийский маяк и остров Фарос. Над головой хлопали паруса, скрипела мачта. Облокотившись на деревянные поручни, Клеопатра жадно всматривалась в очертания родного берега. В последние несколько дней она стала есть, а вчера даже смогла подняться. Молодость и жажда жизни победили горе и отчаяние.
На глаза набежали слезы. На пристани ее ждал Аполлодор. Как же долго они не виделись. Целую вечность наверное… Тоска и боль сдавили сердце. Ах, если бы и Нефтида была рядом… Сейчас как никогда Клеопатра нуждалась в надежном и верном плече. Но она одна виновата в том, что верная подруга ее покинула. Она вообще виновата во всем.
Корабль медленно приближался к берегу, раздалась команда бросить якорь, мощный корпус корабля слабо покачивался на волнах. Вот и все… Она дома.
Клеопатра сошла на берег. Один шаг, второй, третий…
Крепкие объятия Аполлодора.
– Родная земля приветствует тебя, Божественная, – услышала она до боли родной голос.
Аполлодор смотрел на нее – и не узнавал. Потухшие глаза, осунувшееся, постаревшее лицо, первые седые волосы. А ведь ей всего двадцать пять!
Клеопатра чувствовала, как сириец пристально всматривается в нее. Но что он может увидеть? Кроме отчаяния, безысходности и душевной боли она ничего не чувствовала. Оперевшись на руку Аполлодора, царица оглянулась на море. Тихое, спокойное, глубокое. Может, зря она не бросилась в его воды?..
Во дворце все было по-прежнему: те же яркие мозаичные стены с безмятежными пейзажами природы, те же скульптуры из белого мрамора, те же роскошные фонтаны с мелодичным журчанием воды, те же лица слуг. И было в этом во всем что-то успокаивающее и примиряющее. Царица почувствовала надежду: раз уж здесь ничего не изменилось, раз уж не нарушился вековой уклад дворцовой жизни, то и в ее жизни все постепенно наладится и вернется на круги своя.
Поддерживаемая Аполлодором, царица медленно шла по дворцовой галерее Цезариума. Она построила его в честь любимого. Для них двоих. А вот жить в нем ей придется одной. За ее спиной оставались тишина и разбитые мечты, поглощаемые вечерними сумерками, а впереди ожидали одиночество и неизвестность.
Устав сопротивляться, Клеопатра выпила куриный бульон. Хармион помогла ей раздеться и принять ванну, умастила ее тело благовониями и сделала расслабляющий массаж, чтобы царица поскорей забылась во сне.
Однако Клеопатра не могла уснуть. Она долго смотрела на мозаичные стены, прислушивалась к знакомым звукам за окном: шелесту пальм и пению цикад. Назойливая мысль не покидала ее. Ведь эта спальня предназначалась для нее и Цезаря.
