Я стал внимательно прислушиваться к рассказу Хама. Если описанный им человек был Мезу, который, до своего появления в Танисе, посеял смуту в Рамзесе, то дело усложнялось.
— Продолжай, я слушаю, — сказал я Хаму.
— Старый Авраам, — продолжал наш гость, — воткнул факел в светец на стене, и собрание, состоявшее человек из десяти, расселось, кто как мог. К сожалению, я не очень хорошо знаю еврейский язык, но все-таки понял, что личность, описанная мной, не кто иной, как еврейский мальчик Мезу, найденный на Ниле покойной царевной Термутис. То, что говорил сам Мезу, я также понял. Он долго рассуждал о судьбе евреев, о том, как мы, египтяне, жестоко их угнетаем, и, наконец, завел речь о каком-то боге Иегове, который явился ему в пустыне и повелел идти к Мернефте, — да хранят его боги, — чтоб чудесами покорить его волю и принудить отпустить евреев, после чего этих последних ожидает блистательная судьба. Они пойдут в какую-то неведомую землю и создадут государство, царем которого будет сам Мезу… Еврейское царство!.. Забавная идея. Они еще много болтали между собою. Речь шла о чудесах, ими хотят устрашить фараона, потом принесли корзину и поставили ее перед Мезу. Он вынул из нее длинную змею, держа ее за середину туловища, сделав воззвание к Иегове, устремил на гадину неподвижный пристальный взор, одновременно поглаживая ее свободной рукой слегка согнутыми пальцами, — змея выпрямилась и превратилась в настоящую палку, и Мезу громко постучал ею по той самой кадке, за которой прятался я. Потом он передал палку присутствующим, и они стали ее рассматривать, передавая из рук в руки. Когда ему возвратили ее, он опять стал гладить ее рукой и сказал: «Именем Иеговы, превратись снова в змею». Едва он успел произнести эти слова, как змея завертелась и свилась кольцом. Он делал еще и другие фокусы, но я их не видел, потому что его обступили кругом. Я понял, что Мезу — искусный волшебник, который хочет околдовать нашего фараона. Открытие это заставило меня поспешить с отъездом из Рамзеса, чтоб вовремя предупредить Мернефту о замыслах опасного человека. Лия меня не выдаст: она слишком любит меня и боится отца и Мезу.
Выслушав рассказ Хама, я убедился, что у Мезу был составлен хорошо обдуманный план, но, не желая объяснять, что я уже видел в Танисе таинственного защитника евреев, оставил общество рассуждать обо всем услышанном и удалился в свою комнату. Становилось уже поздно, и с минуты на минуту должен был явиться посланный Смарагды с верблюдами. Я переговорил с нашим управителем, и с его помощью все устроилось: десять верблюдов были присоединены к каравану.
С наступлением ночи я отправился к брошенным постройкам храма Хатор, где меня поджидал Мена. Известие, что сестра посылает ему богатые дары и его преданного невольника, видимо, возвратило моему другу спокойствие и бодрость. Он горячо обнял меня и поручил благодарить Смарагду за ее щедрость.
Через минуту верный нубиец с радостными глазами обнимал ноги Мены, мы в последний раз обменялись поцелуями; мой друг взобрался на верблюда, и караван двинулся в путь. Я долго смотрел за путешественниками, пока фигура последнего из вьючных животных не скрылась во мраке. Увы, в земной жизни мне уже не суждено было увидеть Мену.
На следующее утро я поехал к Смарагде передать ей известие об отъезде брата, а также ответ Сети. Радамес был уже там, это помешало мне поговорить с молодой девушкой. Но она догадалась удалить его на несколько минут, чем я и воспользовался, чтобы сообщить ей все нужное.
— Я понимаю, Сети прав, — сказала она, побледнев. — Но этот мерзавец шпионит за мною, я начинаю его ненавидеть.
Возвращение Радамеса положило конец нашей беседе, и я немедленно откланялся.
Два дня спустя у государя снова происходил публичный прием просителей. Я был дежурным и находился в нескольких шагах от трона, а немного дальше, между лицами царской свиты, стоял Хам, который, представившись старшему гофмейстеру двора, выпросил себе частную аудиенцию, чтобы открыть фараону важную тайну.
Прием приближался к концу, когда в залу вошла группа из нескольких человек. Я невольно вздрогнул: в одном из них я узнал Мезу. За ним следовали человек среднего роста с живой и хитрой физиономией и несколько стариков-евреев. Взволнованное и растерянное лицо Хама показывало, что он также узнал заговорщика. Приблизившись к трону, Мезу остановился, не делая установленного земного поклона.
Фараон смерил его удивленным взглядом и, недовольный этим невиданным нарушением этикета, резко спросил:
— Кто ты и что тебе от меня нужно?
Огненный взор Мезу впился в лицо Мернефты, но, смущенный важностью минуты и присутствием царя, он довольно долго хранил молчание. Наконец ответил медленно и как бы с некоторым затруднением в выборе слов:
— Бог богов, Иегова, которому поклоняется племя Израиля, посылает меня к тебе с повелением, чтобы ты освободил евреев из неволи и отпустил их в пустыню для принесения Ему жертвы, ибо Израиль есть избранный Его народ, любимый более всех прочих.
— Евреи заняты полезными работами, и я не намерен прерывать их, — спокойно отвечал Мернефта.
Глаза Мезу засверкали.
— Тысячи евреев изнемогают под тяжестью работ, которые египтяне взваливают на их плечи. Ты сознаешь себя великим и могучим, о царь, и презираешь братьев моих как нечистых. Однако ни сам ты, ни твой народ не гнушаетесь питаться их потом и кровью. Ты приносишь жертвы своим богам, веришь, что преступные души должны искупать свои грехи в теле какого-нибудь животного, а между тем дозволяешь притеснять беззащитных людей, таких же подданных твоих, как и египтяне. Подобно последним, они платят подати, трудятся для тебя, увеличивают твои богатства и роскошь. Взамен того они презрены, поруганы и подавлены непосильным трудом. Иегова, великий и единый Бог, долготерпение которого равняется мудрости и правосудию, истощил его и говорит так: «Я допустил царствовать не одну династию фараонов, не поражая их жезлом моего гнева, но отныне отниму у египтян народ, питающий их трудами рук своих, ибо они несправедливы, неблагодарны и жестоки». Иегова посылает меня сказать тебе, фараон Мернефта, чтобы ты отпустил сынов Израилевых в пустыню для принесения Ему всесожжений и жертв.
Мертвое молчание воцарилось в громадной зале.
При такой дерзкой речи, казалось, царь сначала онемел от изумления, потом яркая краска покрыла его лицо, и глаза его засверкали. Мы все схватились за рукоятки мечей, думая, что он немедленно повелит нам арестовать дерзкого и изрубить его на куски. Но ничего подобного не случилось: гнев фараона как бы погас в презрительной и насмешливой улыбке.
— Что это за бог, — сказал он, — осмеливающийся судить меня и моих предков? Он не может внушить мне ни страха, ни благоговения, если заявляет себя отцом и покровителем такого низкого, ленивого и грязного племени, как израильское, видимо созданное для рабства, ибо его отродья плодятся подобно нечистым насекомым, так что не знаешь, куда девать его. Все прекрасное и благородное встречается редко, в числе многих тысяч быков едва найдешь одного Аписа, масса же всегда заурядна. Перестань же надоедать мне повелениями своего бога.
