— Вовсе нет, — быстро произнесла я.
Нахтмин посмотрел на меня изучающе.
— Но если… если фараон умрет…
— То что?
— Вот именно — что тогда?
— Тогда твоя сестра станет царицей всего Египта, а вдовствующая царица склонится перед своей невесткой. И кто знает, — заговорщически добавил Нахтмин, — она может даже сама стать фараоном.
— Фараоном?! — переспросила я, не веря своим ушам.
— Это что, настолько удивительно?
— Нет, это просто глупо. Женщин, которые правили Египтом, можно пересчитать по пальцам.
— А почему бы ей не войти в их число?
Мы дружно посмотрели сквозь лес колонн на мою сестру; ее блестящие волосы удерживал массивный золотой обруч, и глаза ее выглядели даже больше обычного. Со своего трона ей виден был весь зал, но смотрела она на Аменхотепа.
— Он доверяет ей во всем, — добавил Нахтмин. — Они даже живут в одних покоях.
— Кто тебе сказал?
— Я военачальник. Это мое дело — знать. Даже будь я слугой в каком-нибудь малом дворце, я и то знал бы такую мелочь.
— Но она не может стать фараоном, не став прежде вдовой.
Я посмотрела на Нахтмина. Он спорить не стал, как будто не удивился бы, если бы Аменхотеп умер. Меня пробрал озноб, хотя вечер был теплый. Гости расселись по местам, и под сводами Большого зала звенел смех. Празднество в честь рождения царевны должно было длиться всю ночь, но мне могло больше и не представиться случая поговорить с Нахтмином. Я заколебалась.
— Я думала, ты останешься в Фивах и будешь вести там более тихую жизнь.
— О, жизнь в Фивах вовсе не тихая. Рядом с дворцом тихой жизни не бывает. Но я надеюсь когда-нибудь найти кого-нибудь, кто разделил бы со мной тихую жизнь. Вдалеке от Фив, Мемфиса и вообще любого города, через который проходит царская дорога.
Мы вместе посмотрели в зал, и я кивнула. Я понимала его желание.
— Но теперь, когда храм построен, солдаты хотят знать, что будет дальше. Фараон боится войска. Он не пошлет нас на войну, хотя хетты каждый сезон вторгаются в наши земли, а Египет не дает им отпора. С Панахеси, служащим Атону, и Аменхотепом, строящим храмы, на трон Египта взойдет твой отец. Возможно, не в прямом смысле слова, но во всех прочих смыслах фараон — он, мив-шер. Ныне настало время решать, чего ты хочешь от жизни. Имени, высеченного на камне ради вечности, — или счастья.
— А откуда ты знаешь, что я несчастлива здесь?
— Да оттуда, что ты стоишь в углу и разговариваешь со мной, в то время как твоя сестра восседает на троне Гора, а твой отец улаживает все ее трудности. Будь ты довольна жизнью, ты была бы сейчас там.
Он указал на стол для царской семьи, во главе которого восседали мои мать с отцом, а окружали их лысые мужчины в одеждах из тонкого льна.
— Так куда же это привело тебя, котенок?
— В служанки Нефертити, — отрезала я.
— Ты всегда можешь это изменить. — Нахтмин посмотрел на меня с интересом и добавил многозначительно: — Выйдя за кого-нибудь замуж.
— Мутни, ты не найдешь мое платье?
Я оторвала взгляд от доски для игры в сенет, но осталась сидеть.
— А где Мерит? Разве она не может принести тебе платье?
Нефертити посмотрела на меня огромными накрашенными глазами; она сидела рядом с кормилицей, держащей у груди Меритатон, и гладила царевну по пушистой головке.
— Я не могу оставить Меритатон. Что тебе, трудно его принести из соседней комнаты?
— Мутни, сходи, — сказала мать. — Она занята.
— Она всегда занята!
Мать бросила на меня такой взгляд, что я сочла за лучшее подчиниться и сходила за платьем. Я остановилась около Меритатон, вглядываясь в личико малышки. У нее был тот же цвет кожи, что и у ее матери, — оттенка песка, а вот глаза были желтовато-коричневые, как у Аменхотепа. Невозможно было сказать, будет ли у нее материнский подбородок или отцовский рост. Но носик был изящный и длинный, как у Нефертити.
— Она похожа на тебя, — сказала я, и сестра улыбнулась.
Мать напряглась.
— Вы слышите? — спросила она, отрывая взгляд от доски для сенета.
Все застыли, даже кормилица с Меритатон на руках. Я поняла, о чем говорит мать: издалека донеслись причитания женщин и звон храмовых колоколов.
Нефертити встала.
— Что случилось?
Тут дверь распахнулась, и появился Аменхотеп с улыбкой до ушей. Мы все поняли. Мать прикрыла рот ладонью.
— Он ушел к Осирису, — прошептала Нефертити.
Аменхотеп заключил ее в объятия.
— Старший мертв. Я — фараон всего Египта!
В комнату вошел отец, за ним по пятам — Панахеси. Охваченная радостью Нефертити даже не обратила внимания на появление мужчин в своих родильных покоях. Отец поклонился:
— Готовиться ли нам к поездке в Фивы, ваше величество?
— Никакой поездки в Фивы не будет! — провозгласил Аменхотеп. — Мы немедленно начинаем строительство города Амарна!
В комнате воцарилась тишина.
— Вы переносите столицу из Фив? — спросил отец.
— Во славу Атона, — торжественно заявил Аменхотеп.
Отец с гневом взглянул на Нефертити. Та отвела взгляд.
15
Фивы. 1349 год до н. э.
Пятнадцатое moma
Аменхотеп расхаживал взад-вперед.
— Моя мать в Зале приемов. На ней корона царицы Египта. Эта корона теперь твоя. Хочешь, я ее заберу?
Мы сидели кружком в самых богатых покоях Мальгатты: мать, отец, Ипу и я. Мы приплыли в Фивы на похороны фараона, и теперь покои Старшего принадлежали Аменхотепу. Теперь мы сидели и смотрели, как Мерит подкрашивает Нефертити глаза. Отныне сестра была выше нас. Могущественнее, чем Тийя. Даже могущественнее, чем отец. Пока Старший был жив, всегда оставалась возможность при неприятностях обратиться за помощью к нему. Теперь же у нас была только Нефертити.
— Пускай оставит себе, — повелела сестра. — Я буду носить корону, какой не было еще ни у одной из цариц Египта. Корону, которую создам сама.
Она взглянула на Тутмоса, следующего за нами повсюду.
Но Аменхотепа ее ответ не устроил.
— Корону надо отобрать, — с жестокой настойчивостью заявил он. — Тийя может быть опасна для нас.
Отец посмотрел на Нефертити. Та немедленно встала.
— В этом нет необходимости.
