Отец развел руками.
— Мы не можем ему помешать. Но мы можем построить вторую гробницу и сохранить те, которые мы построили в Долине царей…
— Конечно, мы их сохраним! Я не допущу, чтобы меня похоронили в Амарне! — решительно заявила Тийя.
— И я, — отозвался отец, и голос его тоже был низким и глухим.
Они повернулись ко мне.
— Ты будешь отвечать за это, — распорядилась Тийя. — Если мы умрем, позаботься, чтобы нас похоронили в Фивах.
— Но как?
Как я сумею устроить это вопреки желаниям Эхнатона?
— Тебе придется пустить в ход хитрость, — быстро произнес отец.
Я поняла, что он говорит совершенно серьезно, и мне стало страшно.
— Но я не хитрая, — заволновалась я. — Это дело для Нефертити. Это она может с ним справиться.
— Но не станет. Твоя сестра строит гробницу вместе с Эхнатоном. Они бросили наших предков ради погребения на востоке. — Отец серьезно посмотрел на меня. — О наших похоронах должна позаботиться именно ты.
От страха я повысила голос:
— Но как?
— Взятки, — отозвалась тетя. — Бальзамировщики мертвых покупаются не хуже всех прочих.
Увидев, что я не понимаю, она посмотрела на меня как на полную невежду.
— Ты разве никогда не слыхала о женщинах, которые отдают своих детей бесплодным женам из знатных домов? Они говорят мужьям, что ребенок умер, а бальзамировщики берут обезьяну и пеленают ее, как ребенка.
Я в ужасе отпрянула, а Тийя пожала плечами, словно вела речь о чем-то общеизвестном.
— Да-да, они там в Городе Мертвых способны творить чудеса. Но за определенную сумму.
— Если до этого дойдет, — велел отец, — ты подкупишь бальзамировщиков, чтобы в Амарне похоронили поддельное тело.
У меня задрожали руки.
— И отвезу тебя в Фивы?
Все это казалось нереальным. Этого не могло быть. Мой отец и царица Тийя никогда не умрут. Но отец похлопал меня по плечу, словно ребенка:
— Когда придет время…
— Если придет! — подчеркнула я.
— Если время придет. — Отец улыбнулся с нежностью. — Тогда ты будешь знать, что делать.
Он посмотрел на Тийю:
— Встретимся здесь завтра?
— У меня в саду?! — воскликнула я.
— Мутноджмет, двор Амарны кишит соглядатаями, — отозвался отец. — Если мы хотим поговорить, нам придется приходить сюда. Эхнатон не доверяет никому, а женщины Панахеси шныряют повсюду, все вынюхивают и докладывают ему. Даже некоторые из дам Нефертити.
Я подумала о Нефертити, как она там сидит во дворце одна, в окружении притворных друзей и соглядатаев. Но я отказалась испытывать жалость к ней. «Постелила постель — пускай ложится».
Меня вызвали во дворец в конце эпифи. Из дворца прибыл гонец с письмом, запечатанным тяжелой печатью моего отца, и настойчиво сунул его мне.
— Госпожа, у царицы уже начались схватки.
Я вскрыла письмо и убедилась, что это правда. Нефертити рожала. Я сжала губы и свернула письмо, не в силах глядеть на эту весть. Вестник продолжал ждать меня.
— Чего тебе надо?! — рявкнула я.
Юноша не дрогнул.
— Я хочу знать, идешь ли ты, госпожа. Царица звала тебя.
Она меня звала! Она меня звала, зная, что она рожает своего второго ребенка, а мой первый — мертв! Я сжала кулак, смяв папирус. Гонец смотрел на меня расширившимися глазами.
— Колесница ждет, — умоляюще произнес юноша.
Я присмотрелась к нему. Ему было лет двенадцать-тринадцать. Если он не сумеет привезти меня, это может стать концом его карьеры. Он смотрел на меня широко распахнутыми глазами, и в них была надежда.
— Подожди, — велела я ему. — Я соберу вещи.
На кухне торчала Ипу.
— У нее есть лекари. Тебе не обязательно идти.
— Я пойду.
— Но почему?
Бастет потерся шелковым тельцем об мою ногу, словно пытаясь успокоить меня.
— Потому, что это Нефертити, и если она умрет, я себе этого никогда не прощу.
Ипу прошла следом за мной в мою комнату. По пятам за ней шел Бастет.
— Хочешь, я поеду с тобой? — предложила она.
— Не надо. Я вернусь к вечеру.
Я взяла свой ящик с травами. Когда я уже собралась уходить, она сжала мою руку:
— Помни: ты идешь туда ради ребенка.
Я сглотнула подкатившую к горлу горечь.
— Который должен был быть моим.
— Она сказала, что ничего не могла поделать.
— Может быть, — отозвалась я. — А может быть, она просто сидела сложа руки и молчала, пока это делалось.
Гонец помог мне подняться в колесницу. Он щелкнул плетью, и гнедые лошади помчались по Царской дороге. На каждом перекрестке стояли изваяния моей сестры. Ее раскрашенные скульптуры воздевали руки над городом в пустыне, который построили они с мужем. Нефертити была наряжена в пышные одежды Исиды. А на воротах храмов, там, где надлежало находиться изображениям богов, были изображены их с Эхнатоном лица.
— Амон, прости им их заносчивость, — прошептала я.
Для родов был выстроен специальный павильон, как и в Мемфисе. Я узнала в нем руку Нефертити: окна от пола до потолка, стулья с мягкими сиденьями, вазы, в которых пышно разрослись растения — особенно много было лилий ее любимого сорта. В комнате было расставлено множество стульев для придворных дам, и почти все они были заняты.
— Госпожа Мутноджмет! — объявил вестник, и в зале мгновенно стало тихо: разговоры и смех прекратились.
— Мутни!
Нефертити шикнула на своих дам, и дочери визиря, толпящиеся у ее постели, расступились. Глаза их сделались круглыми и завистливыми.
Я подошла к кровати. Нефертити была здорова и красива. Она полулежала на груде подушек, и по ней не видно было, чтобы она испытывала боль. У меня загорелись щеки.
— Я думала, у тебя схватки.
— Все лекари говорят, что они начнутся сегодня или завтра.
Лицо мое потемнело.
— Твой посланец сказал, что дело неотложное.
Нефертити повернулась к своим дамам, изучающим мои волосы, ногти, лицо.
— Оставьте нас! — велела она.
Они упорхнули, словно мотыльки, — девушки, которых я даже не знала. Я посмотрела им вслед.
— Да, дело неотложное. Ты мне нужна.
— У тебя десятки женщин, которые составляют тебе компанию. Зачем тебе нужна я?
— Да затем, что ты моя сестра! — отрезала Нефертити. — Нам полагается быть рядом. Заботиться друг о друге.
