– Завтра я выясню, что случилось с моделью 6951.
– Да.
Она повернулась, чтобы уйти, быстро взглянула на часы и сказала:
– 21 минута. Говорят, что самолет прибудет вовремя.
Он издал неясный звук, и она поняла, что он не расслышал. Она вышла, медленно и совершенно бесшумно закрыв за собой дверь.
* * *
– Капитан Вильямс Оуэнс откинулся на мягкие подушки сиденья лимузина. Он устало потер нос и стиснул широкие челюсти. Он ощутил, как автомобиль приподнялся на мощных струях сжатого воздуха, а затем двинулся вперед совершенно плавно.
Он не слышал даже шороха от работавших турбин двигателя, хотя 500 лошадей грызли удила позади него.
Через пуленепробиваемые стекла справа и слева он мог видеть эскорт мотоциклистов.
Другие автомашины двигались впереди и сзади него, мерцая в ночи яркими точками притушенных фар.
Это выглядело так, как будто он был важной персоной – эта полувоенная охрана – но это было, конечно, не ради него.
Это было даже не ради того человека, которого они ехали встречать – не ради того человека как такового. Только ради содержимого его и его великого мозга.
Глава секретной службы сидел слева от Оуэнса. Символом этой службы была анонимность, так что оуэнс не был твердо уверен в том, как зовут этого человека неопределенного вида, который выглядел от очков без оправы до старомодных туфель, как профессор колледжа или продавец галантерейного магазина.
– Полковник Гандер? – неуверенно произнес Оуэнс, обмениваясь с ним рукопожатием.
– Гондер, – последовал быстрый ответ. – Добрый вечер, капитан Оуэнс.
Они находились уже на подъезде к аэродрому. Где – то впереди и вверху, наверное, на расстоянии не больше нескольких миль старинный самолет готовился к посадке.
– Великий день, да? – сказал Гондер тихо.
Все в этом человеке, казалось, таинственно шептало, даже скромный покрой его гражданского костюма.
– Да, – ответил Оуэнс.
Он старался не проявить напряженности в этом односложном ответе. И не потому, что он действительно чувствовал напряжение, а потому, что в тоне его голоса, казалось всегда ощущалась эта напряженность, вернее, та атмосфера напряженности, которая как бы соответствовала его тонкому сдавленному носу, его узким глазам и резко выступающим скулам.
Это иногда мешало его карьере. Некоторые считали его нервничающим тогда, когда он был совершенно спокоен. Во всяком случае, не меньше, чем другие. С другой стороны, некоторые иногда уступали ему дорогу только по этой причине, хотя он даже не шевелил рукой. Так что положительные и отрицательные результаты уравнивались.
– Просто удача – доставить его сюда, – сказал Оуэнс. – Службу можно поздравить.
– Похвалы следует отнести к нашему агенту. Это самый лучший из наших людей. Я думаю, его секрет состоит в том, что он выглядит в точном соответствии с романтическим стереотипом агента.
– Как же он выглядит?
– Высокий. В колледже играл в футбол. Красивая внешность. Внушающий почтение, резко очерченный профиль. Один взгляд на него – и враг может сказать: «Вот именно так мог бы выглядеть один из секретных агентов, так что, конечно, это не может быть агент». И они не принимают его в расчет, и слишком поздно выясняется, что это именно он.
Оуэнс нахмурился. Говорит ли этот человек серьезно или, может быть, он шутит, думая, что этим поможет снять напряжение?
– Вы понимаете, конечно, что ваше участие в этом деле – это нее то, что можно выполнить экспромтом, без подготовки, – сказал Гондер. – Вы ведь знаете его не правда ли?
– Я знаю его, – ответил Оуэнс с коротким нервным смешком. – Я встречался с ним несколько раз на научных конференциях на той стороне. Однажды вечером мы с ним напились – ну, не по-настоящему напились, так, были навеселе.
– Он разговорился?
– Я не спаивал его для того, чтобы он разговорился. Но, как бы то ни было, он не разговорился. С ним был еще один. Их ученые ходили все время по двое.
– А вы разговорились?
Вопрос был ясным, цель, которую он преследовал, совсем нет.
Оуэнс снова рассмеялся.
– Поверьте мне, полковник, нет ничего такого из того, что я знаю, что не было бы известно ему. Так что я мог говорить с ним хоть целый день без всякого вреда.
– Я желал бы узнать кое-что об этом. Я восхищаюсь вами, капитан. Существует техническое чудо, способное преобразовать весь мир, и есть только горстка людей, способных его осознать. Понимание его ускользает от человека.
– Ну, в действительности дела не так уж плохи, – сказал Оуэнс. – Нас достаточно много. Конечно, есть только один Бенеш, и я отстаю на целую милю от ученых его класса. Действительно, я знаю не более, чем нужно, чтобы применить эту технику для моей работы по проектированию кораблей. Вот и все.
– Но вы бы узнали Бенеша?
Глава секретной службы, казалось, нуждался в большом количестве заверений.
– Даже если бы у него был брат-близнец, которого, я уверен, у него нет, то я бы все равно узнал его.
– Это не просто академический вопрос, капитан. Наш агент Грант превосходен, как я вам уже говорил, но, даже, учитывая это, я немного удивлен как он ухитрился это сделать. Я спрашиваю себя – а не применили ли здесь двойную хитрость? Не ожидали ли они, что мы попытаемся перехватить Бенеша, и не приготовили ли они псевдо-Бенеша?
– Я смогу заметить разницу, – с уверенностью сказал Оуэнс.
– Вы не знаете, что в наше время можно сделать с помощью пластической хирургии и наркогипноза.
– Это не имеет значения. Лицо может обмануть меня, но разговор – нет. Или он знаком с техникой…
Оуэнс на мгновение понизил голос до шепота, явственно подчеркивая, что это слово должно писаться с большой буквы.
– Или он знаком с техникой лучше, чем я, или он не Бенеш, как бы он похоже не выглядел. Они могут подделать тело Бенеша, но не его мозг.
Они были уже на летном поле. Полковник Гондер посмотрел на часы.
– Я слышу его. Самолет должен приземлиться через несколько секунд – и вовремя.
Вооруженные солдаты и бронемашины развернулись, чтобы присоединиться к тем, кто окружил аэродром и превратил его в территорию, недоступную для всех, кроме представителей власти.
Последние городские огни поблекли, образуя только мелкую рябь слева на горизонте.
Оуэнс испустил вздох бесконечного облегчения. Бенеш будет, наконец, здесь через несколько минут.
Счастливый конец?
Он был недоволен интонацией, промелькнувшей в его мозгу, и знаком вопроса после этих слов.
«Счастливый конец! – подумал он непреклонно, но интонация снова вышла из-под контроля и снова получилось: – Счастливый конец?»
