– Вы убеждены, что он несет ответственность за все эти инциденты? – спросил Картер.
– Нет, это все могли быть случайности. Мы никогда не узнаем этого. Но если это был саботаж, то Мичелз, несомненно, был наиболее подходящим кандидатом, так как он единственный, кто не принимал участия в спасательных операциях в критические минуты или от кого можно было ожидать более тонкого саботажа. Итак, разберем теперь Мичелза. Первым случаем был просчет с артериально-венозной фистулой. Или это было случайное несчастье, или Мичелз привел нас к нему обдуманно. Если это был саботаж, то, в отличии от других случаев, только один человек мог быть обвинен в нем, только один – Мичелз. Он даже согласился с этим, по крайней мере, в одном пункте. Только он имел возможность направить нас туда, только он мог настолько хорошо знать кровеносную систему Бенеша, чтобы обнаружить в ней микроскопическую фистулу, и именно он указал точное место входа в артерию в начальный момент.
– Это все-таки могло быть просто ошибкой, – сказал Рейд.
– Верно! Но в то время как во всех остальных случаях те, кто мог быть заподозрен, делали все возможное, чтобы найти выход, Мичелз, после того как мы попали в венозную систему, яростно требовал, чтобы мы немедленно отказались от продолжения миссии. То же самое он делал во время всех других кризисов. Только он один делал это постоянно. И все же, с моей точки зрения, это не было еще настоящим доказательством
– Ну, а что же тогда было доказательством? – спросил Картер.
– Когда наша миссия началась и мы были миниатюризированы и введены в сонную артерию, я был испуган. Мы все были, мягко выражаясь, встревожены, но мичелз боялся больше всех. Он был почти парализован от страха. В этот момент я понимал его. Я не считал это позорным. Как я уже говорил, я сам был достаточно испуган и был рад компании. Но…
– Но?
– Но после того как мы прошли через артериально – венозную фистулу, Мичелз никогда больше не проявлял никаких признаков страха. В то время как другие нервничали, он был спокоен. Он превратился в скалу. Действительно, вначале он много раз сообщал мне, какой он трус – чтобы объяснить его явно видимый страх – но в конце путешествия он обозлился чуть ли не до бешенства, когда Дьювал намекнул ему, что он трус. Это изменение позиции казалось мне все более и более странным. Мне казалось, что для его первоначального страха была особая причина. До тех пор, пока он сталкивался с опасностью вместе с остальными, он был храбрецом. Следовательно, он боялся тогда, когда столкнулся с опасностью, о которой другие не подозревали. Невозможность разделить риск, необходимость одному смотреть смерти в глаза – вот что превратило его в труса. Вначале все остальные боялись самого процесса миниатюризации, но он прошел благополучно. После этого мы все собирались направиться к тромбу, ликвидировать его и выйти наружу, потратив на это в общей сложности 10 минут. Но Мичелз должен был быть единственным из нас, который знал, что все произойдет не так. Он один должен был знать, что случится беда и что мы чуть не загнемся в водовороте. Оуэнс говорил на инструктаже, что корабль станет хрупким, и Мичелз должен был ждать гибели. Неудивительно, что он почти потерял самообладание. Когда мы прошли через фистулу в целости и сохранности, он был почти в исступлении от облегчения. После этого он почувствовал уверенность в том, что мы не сможем выполнить наше задание, и он расслабился. С каждым успешным преодолением очередного кризиса он становился все озлобленней. У него не было больше места для страха, а только для злости. Когда мы находились в ухе, я вдруг решил, что именно Мичелз, а не Дьювал – не наш человек. Я не позволил ему втравить Дьювала в преждевременное испытание лазера. Я приказал ему оставить мисс Петерсон, когда пытался освободить ее от антител. Но все же в конце концов я сделал ошибку. Я не был рядом с ним во время самой операции и дал ему возможность захватить корабль. Это была та последняя маленькая частичка сомнения в моем мозгу…
– Что, возможно, это все же был Дьювал?
– Боюсь, что это так. Поэтому я вышел наружу следить за операцией, хотя я ничего бы не смог сделать, даже если бы Дьювал действительно был предателем. Если бы не произошел этот финальный приступ глупости, я мог привести корабль невредимым, а Мичелза – живым.
Картер встал.
– Ну, – сказал он, – это недорогая цена. Бенеш жив и постепенно поправляется. Я, правда, не уверен, что Оуэнс тоже так же думает. Он в трауре из-за потери своего детища.
– Я сочувствую ему, – сказал Грант. – Это был приятный корабль. Гм… Послушайте, а где мисс Петерсон, вы не знаете?
– Уже на ногах. У нее, очевидно, больший запас жизненных сил, чем у вас.
– Я так понял, что она где-то здесь, в ОМСС?
– Да. В кабинете Дьювала, я полагаю.
– О! – сказал Грант. Он неожиданно сник.
– Ладно, я, пожалуй, помоюсь, побреюсь и пойду отсюда.
* * *
Кора сложила бумаги.
– Тогда, доктор Дьювал, если отчет может обождать до конца уикенда, я бы не отказалась от выходного.
– Да, конечно, – ответил Дьювал. – Я думаю, мы все могли бы взять выходной. Как вы себя чувствуете?
– Кажется, все в порядке.
– Вот было испытание, а?
Кора улыбнулась и направилась к двери.
В дверь просунулась голова Гранта.
– Мисс Петерсон!
Кора вздрогнула, узнала Гранта и, улыбаясь, подбежала к нему.
– В кровеносной системе я была Корой.
– И все еще Кора?
– Конечно. И так, я надеюсь, будет всегда.
Грант заколебался.
– Вы можете называть меня Чарльзом. Может быть, вы даже когда-нибудь сможете называть меня старина Чарли.
– Я попытаюсь, Чарльз.
– Когда вы уходите с работы?
– Я только что освободилась от нее на уикенд.
Грант немного подумал, потер свой чисто выбритый подбородок и кивнул в сторону Дьювала, склонившегося над своим письменным столом.
– Вы все еще связаны с ним? – спросил он наконец.
– Я восхищаюсь его работой, он восхищается моей работой, – серьезно сказала Кора.
Она пожала плечами.
– Можно ли мне восхищаться вами? – спросил Грант.
– В любое время, когда вам захочется. Так долго, как вам захочется. Если я тоже смогу иногда восхищаться вами.
– Дайте мне знать, когда вам захочется, и я тут же приду и приму нужную позу.
Они засмеялись вместе. Дьювал поднял голову, увидел их в дверном проеме и махнул рукой неопределенным жестом, который мог означать как приветствие, так и прощание.
– Я хочу переодеться, а потом я хотела бы повидать Бенеша. Хорошо?
– К нему не пускают посетителей.
Кора покачала головой.
