– Надо думать, нету. Ладно, поехали вокруг. Кинип, доедешь до конца и повернешь, объедем квартал с другой стороны.
– Понял.
Первая машина поехала в конец улицы, тогда как вторая развернулась на месте и потащилась обратно. Мы с Элклендом одновременно с трудом перевели дыхание, и я отошел от стены и посмотрел на него.
– Какого чер!.. – начал было я, но потом увидел и все понял. С расстояния в два ярда я его не видел. Уличный компьютер превратил стену, к которой мы прижимались, в гигантское художественное полотно, пульсирующее настоящим безумием переливающихся красок. Переливы, проходящие за Элклендом, были в точности того же цвета, что его пиджак. Щедрый и длинный мазок на высоте его головы был того же цвета, что его лицо, исключая его верхнюю часть, где он переходил в такой же серый, как его седина. Я отступил еще на шаг назад, качая головой. Мы с ним, оказывается, были практически невидимы.
– Стена! – с восхищением сообщил я ей. – Это было круто!
– Не проблема, – ответила она. – А теперь уходите.
Я взял Элкленда за руку и потащил через улицу на другую сторону.
– Бог ты мой, – пробормотал он, оглядываясь на меркнущие краски.
– Ага.
Мы, шатаясь, спускались по ступеням. Внизу оказался небольшой темный дворик, старый, видимо заброшенный. Я вообще-то большой любитель и ценитель подобных местечек. В Цветном таких немного, да и в других Районах, в сущности, тоже. Там ничего не меняется уже сотни лет, туда почти никто не заглядывает, это нечто вроде дорожки в прошлое.
Ладно, к черту лирику. Это еще и дорожка в Район Звук. Я велел Элкленду снять эти его громко топающие ботинки и не производить ни звука, пока я не скажу, что можно, и мы быстро побежали дальше, в темноту.
Что было дальше? Мелькающие огоньки, едва слышный гул чего-то электрического, вращающегося и движущегося, ритмично налетающие порывы теплого воздуха от какого-то движения, тишина опустевших на ночь общественных мест и сухость в уставших глазах. Дальше и дальше, мимо чего-то темного, снова дальше, сквозь что-то, а вокруг только темный тоннель с мелкими проблесками смазанного искусственного света. Я наполовину лежал, наполовину сидел на жестком сиденье монопоезда, вполглаза наблюдая за вздрагивающим во сне Элклендом, а остальными вполглаза – за самим собой.
Мы оторвались от них. Не знаю, удалось ли им добраться до Звука, если они вообще поняли, куда мы делись. Я избрал самый извилистый путь по тихим улицам, пару раз делал крюк назад, путал следы и в итоге выбрался из Района в самом неожиданном месте – еще один маневр, призванный привести нас туда, куда мы направлялись.
К приглушенным краскам и цветам, к серой гальке, без конца охлаждаемой приливами и отливами огромных масс воды, к чайкам, плавучим мегаваттам шумов на фоне акварельных облаков и рассеянных лучей низкого солнца, к берегу – этому абсолютному кладбищу прошлого, к месту, где оно было мертвее мертвого, потому что оно все еще было здесь и можно было ясно разглядеть, насколько оно мертво.
Я сидел в поезде, усталый, слишком усталый, чтобы заснуть, мне было тепло от системы отопления вагона, а голова уютно пристроилась затылком к окну, и я пытался подвести итог, усвоить и осознать все произошедшее. Сквозной монопоезд отвезет нас куда надо. Пересадок делать больше не надо, все, что нам нужно было делать, это просто сидеть. К утру мы будем уже вблизи побережья, там начнется следующий этап наших действий. Все, что мне оставалось делать, – это сидеть и прислушиваться к болям в спине.
Я думал о последних днях, пробирался сквозь них по часам, отыскивая что-нибудь еще, что мог забыть, – что угодно, что могло оказаться важным. И пришел к определенным выводам по двум пунктам. Кто-то пытался связаться со Снеддом, почти наверняка, чтобы что-то разузнать насчет Стабильного. Это мог быть кто-то из РАЦД, а может, и нет. И еще – кто-то пытался убить меня возле стены Стабильного. Это мог быть кто-то из РАЦД, а может, и нет.
Не совсем точный анализ – это вам не укол рапирой, но придется смириться и с этим. Когда начинается какая-то заваруха, некоторое время приходится рассматривать и оценивать все по чисто внешним признакам, потому что нет причин думать иначе. Уделять внимание каждой мелочи, каждому непредвиденному обстоятельству – значит просто зря терять время, и это здорово замедляет действия. А с течением времени постепенно врубаешься в контекст, приходишь к пониманию того, что и как работает, приучаешься более точно предвидеть и подозревать. Все становится менее линейным, менее связанным, более фрагментированным, а попытки контролировать происходящее превращаются в пустую фантазию. В фантазию, имеющую огромную важность и значение, но тем не менее в фантазию.
Думал я и о Зенде. Я был уверен, что она сможет хорошо сыграть свою роль, так что пока все остается под контролем. Но когда это все выйдет из-под контроля, ничего другого не останется, кроме как должным образом на это реагировать, и я надеялся уже вернуться к тому времени, когда это произойдет. Вы, может быть, подумали, что я до сего момента выступал не слишком впечатляюще, и, вероятно, были правы. Я вполне могу защитить себя, пусть это иной раз и нелегко, могу все время быть начеку, быстро реагировать, все время убегать, но не хочу об этом говорить, потому что дело вовсе не в этом. Дело-то слишком глубокое, слишком личное, да и слишком незначительное, чтобы пускаться в объяснения. Это дело не для посторонних зрителей. Ничто из того, что имеет важное значение, действительно важное, никогда не выглядит достаточно впечатляющим, потому что оно что-то значит только для человека, который этим делом занят. Например, остаться в живых, а не погибнуть: на первый взгляд это так легко, но иногда такое просто невозможно вынести.
Я думал о Джи, о Шелби и о Снедде. Одинокий, не спящий в этом летящем вдаль вагоне, окруженный ночью и сном, я думал о них и желал, чтобы у всех у них все было хорошо. Я аккуратно свернул все эти свои мысли, покончил с ними, уложил их спать. Я желал, чтобы они улеглись в стройном порядке, чтобы уснуть, потому что сон, как говорят, может быть очень похожим на смерть. А может быть, это, в сущности, и есть сама смерть.
Мне же самому спать в эту ночь было не суждено. Кто-то должен был присматривать за Элклендом и пробудить его, освободить от кошмарных снов, что могут его посетить. Кто-то должен был играть роль героя, должен был выяснить кое-что еще, должен был стать тем маленьким шагом вперед, чтобы эта история не останавливалась, а продолжала развиваться. И, как всегда в моей жизни, этот кто-то – я. Сам-то я не прочь иногда поспать, чтобы меня при этом кто-нибудь охранял. Мне нравится чувствовать, что кто-то оберегает мой сон и все время на месте, чтобы вовремя взять меня за руку и оказать мне помощь. Мне нравится быть таким, кому стоит лишь протянуть руку, чтобы тебя тут же успокоили и приголубили, полюбили, чувствовать себя как ребенок, который тянется к солнцу, чтобы обнять его, зная, что оно всегда согреет его своими теплыми лучами. Но такого быть просто не может. Почему? Может быть, узнаете потом. Если это будет иметь прямое отношение к делу.
