…да, почтенная публика. Грубиян. Каюсь, бью челом. Мо́ю рот с мылом – не помогает.
– Снегирь!
А это уже Тюня. Изучает очередной выкидыш принтера.
– Ну все, Настёна. Извини, труба зовет.
– Хлеба купи…
– Куплю!
Отрубив связь, я повернулся к Тюне:
– Что там?
– Кошмар.
На свежей иллюстрации и впрямь царил кошмар. Забавный такой кошмарик, клоун из мира страхов. Он сидел на квадратной тумбе, исписанной заклинаниями. Впрочем, там вполне могло значиться: «Снимаю венец безбрачия: дешево, сердито» – только на языке атлантов или лемуров. Жирный дядька, покрытый чешуей, с ногами, оканчивающимися чем-то вроде конских копыт, пребывал в задумчивости. Позой он напоминал Роденовского мыслителя, разве что обе руки чинно сложил на коленях. Голова подтаявшего снеговика, борода из щупальцев. На спине – скатка из перепончатых крыльев.
– Русалка, – сказала Тюня. – Мужского пола.
– Русал, – уточнил я. – По паспорту – Ктулху.
Надпись под рисунком, фактически – эскизом, была со мной согласна: «A sketch of the fictional character Cthulhu, drawn by his creator, H. P. Lovecraft».
– Щупальцы, – Тюню передернуло. – Ты был прав.
– Ищи, – велел я, и лишь потом спохватился, что так приказывают собаке. – Холмс, марсиане, Ктулху. Уэллс, Конан Дойль, Лавкрафт. Что-то в этом роде. Нам надо знать, что привлекла программа.
– Я быстро!
Сегодня мне везло с женщинами. Настя была само обаяние, Тюня без скандала проглотила мой резкий тон. Даже баба Фима ходила мимо двери на цыпочках – видать, прониклась важностью момента. Жизненный опыт подсказывал, зараза: везет в любви – берегись карт. Я заранее ждал каверзы, и каверза явилась.
– Снегирь! Нашла!
– Ну?!
– Нил Гейман, «Этюд в изумрудных тонах». Нашла по Конан Дойлю и Лавкрафту.
Я знал этот рассказ. Ну да, Холмс и Ватсон, Себастьян Моран и профессор Мориарти – герои Конан Дойля. Лондон, время действия соответствует. Кажется, Ктулху – я имею в виду и само слово «Ктулху», и чешуйчатого мыслителя с бородой из щупалец – там ни разу не упоминался. Зато в рассказе фигурировали Великие Древние – жуткие короли и королевы, захватившие власть над человечеством. Марсиане со щупальцами, Ктулху со щупальцами; война миров, захват Земли…
Короче, тьма внутренних связей.
– Ужас? – спросила Тюня. – Ужас-ужас?
– Не думаю.
Я быстро просчитывал варианты. Вбросить контртему? Нет, это усугубит. Иногда лучше промолчать. Глядишь, само рассосется.
– А надо бы думать, – сердито буркнула Тюня. – Кто Холмса впихнул? Вот он и потянул за собой твоих ктулхов…
– Потянул, – согласился я. – Но не дотянет. Сейчас все угаснет, вот увидишь.
– Ты оптимист? Ты дурак.
– Я реалист. Рассказом Геймана не укрепить взломанную «Войну миров». Слишком много придется переделывать. И не где-нибудь, а в фундаменте. Возьми ты «Этюда…» сверх меры – и марсиан на Земле встретят не артиллерийские батареи и «Сын грома», а Великие Древние во плоти. Ктулху против боевых треножников? Азатот, ядерный хаос, против теплового луча? Ньярлатхотеп, пожиратель душ, против черного газа? Хотел бы я это увидеть…
– Вот, – Тюня указала на улыбающуюся Нюрку. – Вот и она хотела.
– Нет, программа не рискнет. Слишком громоздко.
Уверенности в моем голосе было больше, чем на самом деле.
– Шерлок Холмс против марсиан, – продолжила Тюня ряд ассоциаций. – Нет, не так. Шерлок Холмс против магии.
Я не стал с ней спорить. Это было не противоречие, а путь к решению поставленной задачи – от Шерлока Холмса против магии к Шерлоку Холмсу против марсиан.
…господа, неужели вы верите в призраков? Вам известно, что предшественником нынешнего синематографа был так называемый «волшебный фонарь», или «фонарь ужасов»? Говорящее название, не правда ли? Эти размытые образы именовали «туманными картинами» и поначалу они проецировались на клубы дыма или тумана. А сам «фонарь» был спрятан от зрителей…
* * *
– Снегирь, я боюсь, – говорит Тюня.
– За Нюрку? – я улыбаюсь. – Не бойся, бэби. Вытащим.
– Нюрку-то мы вытащим. Я боюсь идти «в ночное» одна.
Сперва я не понимаю. «В ночное» – это наше с Настей. Это мы придумали, чтобы как-то обозначить мою работу, и Тюня тут ни при чем. Я ловлю себя на странной, нелепой, детской обиде: меня словно обокрали.
– Почему одна? А меня куда денешь?
– Ты рано или поздно уйдешь. Тебе дадут нового стажера. А меня оформят на полную ставку и отправят в свободное плавание. Или того хуже, нагрузят стажером, как тебя – мной. Я боюсь, Снегирь.
Я смотрю на Тюню, словно впервые вижу. На Тюню – грозу морей. Тюню – кумира девчонок, пляшущих в интернете. Антонину Недерезу, железную леди. У железной леди глаза на мокром месте.
– Дурочка, – говорю я.
Это надо уметь: так сказать «дурочка», чтобы прозвучало как «Тюнечка». Или даже как «Тю-ю-ю-нечка!». Это трудно, но я справляюсь.
– Дурочка, – соглашается она. – Дура. Дурища!
– Ты – ангел. Ангел-хранитель. Я даю тебе гарантию, что все твои будущие клиенты влюбятся в тебя по уши.
Тюня смотрит на Нюрку в каске.
– Упаси бог, – говорит она. – Этого мне только не хватало.
– Насколько приятней, – видя прогресс, я развиваю успех, – вынырнув из гиперкнижки, впавшей в ступор, видеть не мою небритую рожу, а прелестное личико…
– Иди к черту, Снегирь.
– …цветок душистых прерий! Тюня, всё путем. Не боги горшки обжигают.
– Я медленно соображаю. У меня плохо со стилизацией. Я ошибаюсь с выбором «внешнего персонажа». Холмс? Я бы ввела Конана-варвара.
– Почему Конана?
– Конан-Дойль. Конан-варвар. Прямая ассоциативная связь.
Я столбенею. К счастью, Тюня шутит.
– Отомри, Снегирь. Я вообще люблю чистую фабулу: пришел, увидел, победил.
– Вот! Победил!
– Сбавь пафос. Не верю.
В реплике Тюни звенит колокол имени Станиславского.
– К машине! – командую я.
– Что?
– Живо к машине! Бегом!
Она подчиняется. Втянув голову в плечи, Тюня садится к клавиатуре.
– Стучи!
– Что?
– Сама знаешь, что! Меньше думай!
Она трогает клавиши.
– Быстрей!
…на спинке стула висело летнее дамское пальто без подкладки, сшитое из полосатого альпака. Завидев Холмса с компанией, мистер Пфайфер…
