Доктор занялся спящими: проверил пульс, приподнял самому молодому из караульных веко. Судя по выражению лица Ватсона, увиденное ему не понравилось.
– Караул, подъем!
У доктора прорезался такой командный рык, что Том аж присел. Том-то присел, а солдаты нисколечко не встали. Тогда доктор достал из кармана флакон с нюхательной солью и сунул его по очереди под нос каждому. Отхлестал засонь по щекам, снял с солдатского ремня флягу и вылил всю воду на голову хозяина фляги.
Всё без толку.
– Летаргия? – доктор нервно мерил шагами пространство между костром и спящими. – Транс? Такие случаи мне встречались в Индии. Факиры в трансе не реагировали даже на прижигания раскаленным железом. Но чтобы сразу у троих? У англичан?! Возможно, имеет место какой-то парализующий яд. Что скажете, Холмс?
В попытках разбудить караульных Холмс участия не принимал. Лишь один раз он низко склонился над спящими, словно принюхиваясь, а затем начал тщательно изучать землю вокруг. Сейчас, отойдя от угасающего костра, он внимательно глядел на развалины.
– Не волнуйтесь, Ватсон. Думаю, скоро всё выяснится.
– И вы даже не осмотрите их?
– Вы – опытный врач, я вам вполне доверяю. Дело тут, по большому счету, не в этих несчастных. Их губы не пахнут ничем подозрительным. Но это, конечно, ничего не значит. Меня куда больше беспокоят следы. Вернее, их отсутствие.
– Вы не послушались меня, мистер Холмс, – ответили руины. – Зря, клянусь первым поцелуем. На ваше счастье, я милосерден. Я даю вам последний шанс. Уезжайте сегодня же, утренним поездом – и останетесь живы и невредимы. Вас, доктор, это тоже касается. Согласно Женевской конвенции, персонал госпиталей и походных лазаретов почитается нейтральным, пока находится при исполнении своих профессиональных обязанностей. Но в уставе Красного Креста нигде не сказано, что в профессиональные обязанности врачей входит частный сыск. Рискнете продолжить, и я лишу вас нейтралитета!
– Доброй ночи, граф, – Холмс коснулся козырька своего кепи. – Или правильнее будет сказать: доброго утра?
Том готов был поклясться, что еще мгновение назад руины пустовали. Теперь же на груде балок возвышалась знакомая фигура в габардиновом макинтоше, небрежно наброшенном на плечи. Голову графа Орлока венчал щегольской цилиндр.
– Ваша работа? – Холмс кивнул в сторону караульных.
– Не испытывайте мое терпение, мистер Холмс. Они придут в себя, если вы послушаетесь доброго совета. В противном случае они не проснутся никогда. Но ваша участь будет куда более незавидной!
Холмс сделал шаг вперед:
– Терпеть не могу угроз. Полагаю, нам с доктором Ватсоном придется вас задержать. Если вы добровольно отдадите нам противоядие, это существенно облегчит вашу участь.
– Противоядие? Глупец! – в ярости прошипел граф.
Содрогнувшись, Том узнал змеиный шепот, который погнал его к «Синему вепрю».
– От темного сна нет противоядия! Я могу навеять его или снять по своему желанию! Вы, жалкие людишки, тут бессильны!
– Сумасшедший, – озвучил диагноз Ватсон. – Вас надо запереть в Бедлам, граф. Дабы обезопасить от вас общество. Оттуда вы сможете грозить кому и сколько угодно.
– Вы назвали меня сумасшедшим?
Тон графа предвещал бурю. Фигура лже-помощника синематографиста сделалась зыбкой и, кажется, перетекла чуть ближе.
– Хотите обезопасить общество? О, доктор! Наивный доктор! Умей вы сшивать части трупов, оживляя получившегося монстра, займись вы вивисекцией животных, превращая их в гнусное подобие людей – и то вы навсегда остались бы простаком Ватсоном, годным лишь на посмешище! Вы даже не представляете, насколько я опасен!
Лицо графа изменилось. Из бледного оно сделалось синюшным, как у мертвеца. Резче проступили скулы, обтянутые шелушащейся пергаментной кожей. Будто у плотоядного хищника, вздернулась верхняя губа, обнажив необычайно длинные и острые зубы. Глаза утонули в глазницах, и там, в жуткой глубине, заплясали багровые отсветы костра.
– Ватсон, стреляйте!
Приказ Холмса утонул в грохоте револьверного выстрела. Доктора и графа разделяли каких-нибудь семь шагов, револьвер был направлен в грудь существу, утратившему право именоваться человеком. Том был уверен: доктор не мог промахнуться.
Доктор и не промахнулся.
Пуля проделала аккуратное отверстие в белоснежной манишке графа, строго напротив сердца. В ответ граф лишь глумливо оскалился. Револьвер полыхнул огнем еще раз, и еще. Было видно, как пули рвут фрак, оставляя в ткани дымящиеся дыры. Увы, на графа это не произвело должного впечатления. Макинтош взметнулся парой крыльев, и в два гигантских стремительных скачка граф Орлок оказался рядом с Ватсоном, схватив доктора за горло.
Холмс бросился на помощь другу, но Том успел раньше, потому что стоял ближе. Он прыгнул на графа сзади и чудовищным усилием, едва не порвав себе мышцы, сумел отодрать руки негодяя от глотки хрипящего доктора. Успех окрылил Тома. В конце концов, если крыльями может стать макинтош, то удача даст куску габардина сто очков форы! Завопив, как дикарь с острова Пасхи, Том попытался схватить графа в охапку. Так могучий грузчик не раз утихомиривал своего приятеля Джека О'Брайена, когда чертов ирландец, перебрав виски, пытался затеять драку. На вид Джек был куда как здоровее графа…
Что произошло дальше, Том не понял. Кажется, граф брезгливо передернул плечами – и безумный смерч завертел Тома, поднял в воздух, швырнул прочь, на груду битого кирпича. Падение едва не вышибло из Рэдклифа дух. Лежа на спине, он судорожно разевал рот, словно рыба, вытащенная на берег. Доктор Ватсон отлетел в противоположную сторону, но ему повезло больше: упал доктор не на кирпичи, а на спящих караульщиков.
Том слышал, что психи бывают очень сильными. Но не до такой же степени?! Или это потому, что граф не просто псих, а напрочь сумасшедший, как мартовский заяц? Тем временем граф обернулся к мистеру Холмсу, и Том не поверил своим глазам: вместо револьвера мистер Холмс держал в руках скрипку! Щека склонилась к деке, смычок коснулся струн, извлекая первые звуки. Ястребиный профиль мистера Холмса заострился до медальной чеканности. Хоть сейчас на монету, подумал Том.
На золотой соверен, вместо королевы Виктории!
Граф вздрогнул. Наверное, он терпеть не мог музыки, а скрипичной – в особенности. Качнувшись вперед, безумец уже был готов броситься на мистера Холмса, но смычок задвигался энергичнее, и граф остался на месте. Движения смычка завораживали; повинуясь касанию пучка конского волоса, туго натянутого на трость, взмывал к небесам, опадал и растекался по окрестным улицам голос старой скрипки – чистый и глубокий. Том лежал и слушал, как завороженный. Никогда в жизни молдонский грузчик не слышал музыки прекрасней! Уж на что папаша Лейзман был мастак веселить народ джигой и вгонять в слезы «Зелеными рукавами», но папаше ли тягаться с самим мистером Холмсом?
