Запаха разложения не ощущалось вовсе.
Мой друг первым прошел вперед, взяв у профессора его лампу, и склонился над двумя телами, лежавшими на длинном мраморном столе.
– Осторожнее! – предупредил Ван Хелзинг.
Как бы невзначай профессор сунул свободную руку под плащ, туда, где скрывалась кобура с револьвером.
– Вы бальзамировали тела? – поинтересовался Холмс у Мэйсонса. – Обрабатывали какими-нибудь составами?
– Нет, сэр! Меня предупредили, чтобы я ничего не делал с телами без разрешения военной разведки.
– Вы – специалист, много лет имевший дело с покойниками. Вы не находите странным, что тела за неделю совсем не разложились?
– Еще как нахожу, сэр! У этой парочки, земля им пухом, все не как у людей! Лежат целехоньки, благоухают хуже индийской лавки, по ночам шумят! Да и одежда у них…
Мы придвинулись ближе. Пожилой благообразный джентльмен с седыми висками и миниатюрная сухощавая женщина, без сомнения, были мертвы. Они ничуть не походили на графа Орлока. Но если бы я не знал, когда именно погибли Лиггинсы, я бы сказал, что с момента их смерти прошло не больше шести часов. Трупные пятна на их лицах проступили едва-едва и были весьма бледны.
– Одежда? Вы имеете в виду эти балахоны?
Действительно, и мистер, и миссис Лиггинс были облачены в длинные, до пят, темно-синие мантии с бархатным декором. Такие, если судить по гравюрам, подошли бы преподавателям Оксфорда середины уходящего века, но уж никак не пожилой супружеской чете с окраины Молдона. Насколько я знал, нападение марсиан застало Лиггинсов дома. Неужели это их домашняя одежда?
– Балахоны – еще ладно, – отмахнулся гробовщик. – Только помнится мне, они иначе одеты были! Спускаюсь ночью: на мистере Лиггинсе – брюки в клетку, серая рубашка и жилет. На миссис Лиггинс – платье строгое, темно-лиловое, с кружевным воротником. А утром глядь: в мантиях лежат! Я в затылке чешу: вроде как всегда в мантиях были! Что это мне в голову взбрело? Возвращаюсь наверх – опять другое помню: брюки, платье…
– Вы считаете, их кто-то переодевает?
Ван Хелзинг уже успел убедиться, что зубы у Лиггинсов обычные, причем довольно скверные, но продолжал упорно искать скрытый подвох.
– Нет, сэр, – гробовщик старался держаться подальше от профессора. – Кому ж такое в голову взбредет? Мертвых переодевать – ишь, чего выдумали…
– От чего они умерли? – вдруг спросил Холмс. – Я не вижу явных повреждений. Их вытащили из-под обломков сгоревшего дома?
Капитан Уоллес шагнул вперед:
– В Мут-Холле есть заключение. Желаете взглянуть?
– Сперва я бы хотел осмотреть тела.
Мы с профессором кивнули друг другу и принялись за дело. Под мантиями на Лиггинсах, к моему удивлению, не оказалось другой одежды. А на телах погибших не обнаружилось ран, ожогов или гематом.
– Трупные пятна находятся в стадии гипостаза, – вслух начал я. – Имеют розовато-красный оттенок…
– Что может, – подхватил Ван Хелзинг, – свидетельствовать об отравлении угарным газом…
– Либо о том, что тела переносили из теплого помещения в холодное и обратно, – присовокупил я.
– Либо об отравлении редкими растительными алкалоидами, – внес свой вклад Холмс.
– А также о смерти от переохлаждения…
– Когда Сид Аткинс в заливе утонул, на нем тоже пятна были, – мрачно сообщил Том из дальнего угла. – А еще крабы. Я с тех пор крабов больше не ем.
– Совершенно верно, юноша! – воскликнул Ван Хелзинг. – Смерть от утопления выглядит сходным образом. Ну что, вскрытие покажет?
С нездоровым азартом он потер руки.
– Не думаю, что вскрытие поможет установить истинную причину смерти, – глухо произнес Холмс. Его интонация была мне незнакома. – В любом случае, это мало что прояснит.
Профессор взялся за саквояж:
– Тогда забьем им в сердце по осиновому колу! И отрежем головы. Не нравится мне эта пара. Лучше перестраховаться!
– Побойтесь Бога! – ужаснулся мистер Мэйсонс. – Имейте уважение к мертвым, сэр! Что бы сказали их родственники из Годрикс-Холлоу, будь они здесь? Они бы вам это запретили! И подали бы на вас в суд – за надругательство над телами!
– Как вы сказали? Годрикс-Холлоу?
Мой друг подался вперед. В свете ацетиленовой лампы на стене резко обозначился ястребиный профиль Холмса.
– Ну да! Это в графстве Уилтшир.
– И оттуда в Молдон приехали Лиггинсы?
– Да, сэр. Десять лет назад.
– А Дженни? Малышка Дженни?
– Ее привезли недавно, сэр.
– Из Годрикс-Холлоу?
– Разумеется. Откуда еще?
– А вам это откуда известно, мистер Мэйсонс?
– Как – откуда? – изумился гробовщик. – Да об этом весь город знает!
Интермедия
Не дай мне пасть духом
– Ну, пап, привет!
– Ну, привет.
– Ну, ты занят? Я быстро…
Дети, почтеннейшая публика. Сын Мишка, наследник всех моих долгов. Это у нас игра такая: вставлять «ну» ни к селу, ни к городу. Глупая игра? Ну, какая есть.
– Ты почему не в школе?
– Пап, школа кончилась.
– Совсем?
– Ну да. Ну, поздно уже, вечер. Пап, что такое «тачанка»?
– Поди стань в Гугол, бестолочь. Узнаешь, ну.
– В Гугол нельзя.
– Почему?
– Мы замазались, ну. Чтобы без Гугла.
– А с папой можно?
– Ну, про папу мы не мазались. Я отошел, типа маме звоню.
– Типа ну? Стыдись!
– Ага, стыжусь. Ты про тачанку давай. Колян говорит, что это тачка. Большая, ну, из сибирских рудников. А Машка говорит, что знает, но не скажет. Назло типа.
– Это бричка, балбес.
– Бричка?
– Вот тебе, бабушка, и ну… Телегу видел?
– Телегу – да.
– Короче, телега. Большая и крутая, как «Порше Кайен». Впереди – кони, сзади – пулемет. И смотри, не перепутай. Ты рулишь, я стреляю. Ну?
– Круто! Только я стреляю…
– Книжки читать надо, тупарь…
– Ну их, твои книжки! От них все беды. Ты вот, ну, где сейчас?
– На работе, ну.
– Ага, мне мама сказала, на какой ты работе. Дура книжек обчиталась. Добрый доктор Айболит, в нас от книжек целлюлит… Пока, ну!
– Все, – спросила Тюня. – Отстрелялся, пулеметчик?
Я мрачно кивнул. Эх, тачанка-полтавчанка…
