– Сдаетесь? Вы, кто бросил вызов преступному гению Мориарти? Покоритель Рейхенбахского водопада? Охотник, перехитривший хладнокровного убийцу Морана? И теперь Шерлок Холмс намерен отступить?!
Холмс со вздохом развел руками.
– Что ж, – резюмировал доктор, сверкая очами, – будем считать ваше заявление минутной слабостью. Минута прошла, пора заняться делом. Это же элементарно, Холмс! Выслушайте меня, и вы поймете, что я прав!
– Одну минуту, – прервал его монолог Ван Хелзинг. – Я сейчас вернусь.
Профессор скрылся в доме викария, на ходу доставая из-под плаща револьвер. Через окно было видно, что преподобный Симпсон стоит на коленях посреди гостиной, освещенной двумя канделябрами, молитвенно сложив руки перед грудью. Внимание викария приковало к себе не распятие, как того следовало бы ожидать, а портрет на стене. Отворилась дверь, и Ван Хелзинг, ни слова ни говоря, всадил в холст три пули, одну за другой. На миг почудилось, что прекрасный молодой человек, изображенный на портрете, пытается сбежать – и даже почти выбрался из рамы! – но четвертая пуля, угодив в лоб, превратила его в злобного, а главное, неподвижного старца.
Пронзительно закричав, викарий стал рвать на себе волосы. Профессор же покинул гостиную, нимало не интересуясь истерикой преподобного Симпсона. В саду запоздало лязгнули затворы винтовок, но Холмс остановил солдат:
– Все в порядке. Никакой угрозы нет.
– Прошу вас, доктор, – вернувшись, профессор занял свое место за столом. – Продолжайте.
И стал перезаряжать револьвер.
2. Букет увядших цветов
Рассказ доктора Ватсона
В своем рассказе, джентльмены, я буду вынужден вернуться на много лет назад, как если бы обладал машиной времени. Итак, началась эта история в блаженной памяти восемьдесят седьмом, вскоре после того, как я вернулся из Сан-Франциско, где имел частную врачебную практику. И нечего улыбаться, Холмс! Я прекрасно помню, как вы осуждали мой отъезд в Америку. Сейчас, как мне ни больно, я вынужден признать вашу правоту. Все приведенные вами аргументы, от чисто меркантильных до самых высоких, включая апелляцию к британскому патриотизму, оказались безупречны.
Моя вина, моя великая вина!
Как бы то ни было, я снова оказался в Лондоне. Блудный сын вернулся на Бейкер-стрит, под крыло добрейшей миссис Хадсон, и начал всерьез подумывать о приобретении новой врачебной практики – скажем, в Паддингтоне или даже в Челси. Холостяк, я не знал тогда, что не пройдет и двенадцати месяцев, как я встречу мою милую Мэри и вступлю с ней в законный брак. Увы, счастью нашему не судился долгий век! Но вернемся к главному, оставив семейные неурядицы четы Ватсонов иным биографам. Мысли мои были заняты медициной, вернее, способом приложения своих профессиональных навыков; вы, Холмс, в те дни нечасто прибегали к скромной помощи вашего покорного слуги, размышляя над ужасными преступлениями Джека-Потрошителя – и я, имея чрезмерно много досуга, посвящал его самым неожиданным занятиям.
Так я попал в Южный Кенсингтон, точнее, в Горную школу.
Началось все с объявления в «Вестминстер Ревю». Там говорилось, что четырнадцатого января в публичном зале Горной школы состоится очередное заседание Дискуссионного общества. В рамках заседания планировался доклад некоего студента Хэмилтона-Гордона о возможностях неэвклидовой геометрии. Вы правы, профессор! Я готов вылечить Эвклида от лихорадки за скромный гонорар, обратись мистер Эвклид ко мне, но мало что смыслю в сложных взаимоотношениях катетов и гипотенуз. Меня заинтересовал не сам доклад, а сноска к объявлению. Редакция газеты уведомляла читателей, что доклад подготовлен по мотивам книги Чарльза Хинтона «Что такое четвертое измерение», вышедшей в свет тремя годами ранее. Ниже красовалось мнение экспертов «Вестминстер Ревю»:
«Кто ищет умственной гимнастики, найдет ее достаточно в «Четвертом Измерении» Хинтона».
Вы не поверите, Холмс, но я имел удовольствие читать эту книгу. Особенно запал мне в душу следующий тезис: «Все, что я заимствую из сокровищницы Платона, заключается в одной простой вещи – это мир пространственно высший, чем наш мир, – мир, к которому можно приблизиться только сквозь его сырой материал, мир, который надлежит постигать упорно, терпеливо, при помощи свойственных ему вещей и свойственных ему форм, движений, образов.» Конечно же, я отправился на заседание Дискуссионного общества, горя желанием выслушать доклад Хэмилтона-Гордона – будь там хоть целый батальон гипотенуз во главе с майором Не-Эвклидом!
Мне крайне приятно вспомнить, что на докладе я познакомился с Гербертом Уэллсом – скромным юношей, учащимся Кингс-колледжа при Лондонском университете, в лице которого мы вскоре получили блистательного автора историй про человека-невидимку и остров доктора Моро. Нас представил друг другу сэр Уильям Рейнольдс, в прошлом – кстати, и в будущем, когда я вновь обзавелся практикой – мой клиент. Сэр Уильям проживал в Ричмонде, где у него имелся частный дом, и я наезжал к нему, когда он нуждался в целительном действии медицины. Человек сведущий во многих науках, но крайне экстравагантный, сэр Уильям сказал мне, когда мы с молодым Уэллсом пожимали друг другу руки:
– Знайте, Ватсон, этот мальчик – ваша смерть!
Уэллс дико смутился, я же принял сказанное за шутку.
– В каком смысле? – улыбнулся я.
– В литературном, – серьезно ответил сэр Уильям. – И знайте, что даже Шерлок Холмс вас не спасет.
Да, Холмс, вы правы. Я тоже считаю, что сэр Уильям ошибся. В поединке между человеком-невидимкой и вами я поставлю на вас, друг мой.
Публичный зал, как выяснилось, располагался в подвальном помещении. Большая скученность народа, духота и заикание докладчика привели меня в дурное расположение духа. Стыдно признаться, я трижды задремывал – и просыпался крайне обеспокоенный. Уэллс, напротив, был само внимание, а сэр Уильям постоянно делал пометки в блокноте. По окончании доклада он заметил:
– Хинтон прав. Мы и впрямь должны приступить к накоплению интеллектуальных средств, позволяющих увеличить сложность нашего познания в отношении числа измерений. Следующим этапом станет наша практическая оценка каждого из них.
– Машина, сэр? – предположил молодой Уэллс. – Машина времени?
– Времени? – удивился сэр Уильям. – Отчего же только времени?
На этом мы распрощались.
Добавлю, что на докладе помимо нашей компании присутствовал Оскар Уайльд, регулярно прерывавший докладчика насмешками и язвительными репликами. Летом журнал «The Court and Society Review» опубликовал рассказ Уайльда «Кентервильское привидение», где автор продолжил свои насмешки – его призрак, желая скрыться от докучливых людей, уходил в «четвертое измерение».
Откровенно говоря, я бы и не вспомнил об этом случае, если бы в девяносто третьем году, шесть лет спустя, сэр Уильям не пригласил меня в числе избранных гостей к себе в Ричмонд. Я был не прочь развеяться: прошел всего год, как скончалась моя дорогая Мэри, забрав с собой в могилу и нашего сына. Безутешный вдовец, я подумывал о том, чтобы продать практику в Кенсингтоне, куда я в девяносто первом перебрался из Паддингтона, и вернуться на Бейкер-стрит. Вы, Холмс, тогда числились в покойниках – Рейхенбахский водопад стал вашей официальной могилой – но даже в пустой квартире мою бессонницу скрасила бы память о вашей скрипке и привычке стрелять в стену во время раздумий.
