Честно говоря, меня сильно тревожит, почему я постоянно оказываюсь именно в знаменитых краях. Меня заносит в Рим, а не в Пизу, в Лондон, а не в Бирмингем, в Нью-Йорк, а не на Белые равнины. Почему? Ведь на земле всегда было гораздо больше темных медвежьих дыр, чем популярных городов и пейзажей. Отчего же меня непременно бросает в исторически известные места? Может, я их сам как-то выбираю? Или здесь другие принципы работают? Да, рассуждать можно сколько угодно – наверняка все равно не узнаешь.
Когда доктор Шварц возвращается, я рассказываю ему об этом.
– Прямого и простого ответа я не дам, – говорит он. – Алгоритм перемещений неочевиден. Но я могу сказать кое-что о причине ваших неприятностей. Пространственно-временная дислокация, получившая название «синдром Дженкинса – Штайнера», сейчас у всех на слуху, чему немало способствовала публикация весьма авторитетной работы Дженкинса и Штайнера о дислокации. Однако это явление редкое, и обычно его принимают за расстройства психики другого рода. Синдром многократно упомянут в литературе. Каспар Хаузер, дикий мальчик из Аверона, британский дипломат Бенджамин Батерст… «Семь отроков эфесских» были бы отличным ранним примером, но, увы, их история сугубо легендарна, и в наш список ее включать нельзя. Забавен случай так называемого человека с Марса, бродившего по улицам Москвы в начале двадцатого столетия. О нем писали в газетах, даже фотографировали. Человека с Марса посчитали мошенником, грубой фальшивкой, но время показало: то был действительный, прекрасно документированный случай появления человека – а вернее, гуманоидного существа, – страдающего от так называемого чужеродного синдрома Дженкинса – Штайнера, разновидность «А». Я мог бы долго рассказывать о прецедентах, но, возможно, вы предпочтете сами просмотреть наши материалы.
– Обязательно! – заверяю я. – Но, скажите, есть ли способ излечиться от синдрома Дженкинса – Штайнера? Хоть мой случай, безусловно, очень интересный, я уже сыт по горло. Устал болтаться по странам и столетиям, редко оставаясь на одном месте дольше чем на день. Устал не иметь друзей, жены, семьи, работы, доходов, даже увлечений. Я буквально ничего не могу!
– Вы хотите избавиться от синдрома Дженкинса – Штайнера?
– Всем сердцем!
– Какая ирония. Иные люди отдали бы что угодно за такие возможности. Путешествие во времени – старейшая мечта человечества. Но если вы в самом деле готовы…
– Да!!!
– Тогда позволю себе вас обнадежить. Ваш случай вполне излечим. Нынешний прогресс в темпорально-гуманитарной инженерии поистине удивителен. И если вы тверды в своем решении…
– Я тверд!!!
Договорить доктор Шварц не успевает. Дверь с грохотом распахнулась, вбегают двое смуглых мужчин в белых шортах и теннисках, за ними медсестра, тоже в белом.
– Вот он! – кричит медсестра.
Смуглые медбратья подступают, и я сжимаюсь. Но хватают не меня, а доктора Шварца. Тот обмякает в их руках, словно тряпичная кукла.
– Мистер Лепски! – восклицает медсестра укоризненно. – Вы же обещали, что не будете так делать! Но украли блокнот и халат доктора Шварца и теперь выдаете себя за врача!
– Это я-то выдаю себя за врача?! – возмущенно кричит фальшивый Шварц. – Подождите, я еще пожалуюсь властям, как вы со мной обращаетесь! Там, откуда я прибыл, я светило медицины, у меня лицензия и практика! Сестра, этот человек страдает от синдрома Дженкинса – Штайнера, и я требую…
– Отведите его в блок «Б», – приказывает сестра, и санитары тащат прочь Шварца – или как его там.
– Сестра, пожалуйста! – молю я. – Мне необходимо поговорить с этим человеком. Он обладает знаниями, крайне важными для меня!
– Чем Лепски действительно обладает, так это умением пудрить людям мозги, – возражает медсестра. – Вы сможете с ним встретиться в общей комнате, в позволенное время, – если, конечно, он будет вести себя хорошо.
Я ждал встречи с нетерпением. Но, конечно же, встретиться с Лепски не успел.
Меня перебросило снова.
Жажда
Я жажду тебя, словно небо – от солнца щедрот.
Я жажду тебя, как волна – серебристой луны.
Так стали отточенной кожа оленья ждет,
И души пропащие жажды спасенья полны.
Дженис Иен. Жажда
[9]
Я сидела в лохани у окна. Жаркий летний день тянулся медленно, казалось, ему не будет конца. Под окном в маленьком палисаднике увядали цветы. В полумраке гостиной паук оплетал паутиной угол, двигаясь едва заметно. От жары клонило в сон, вода в жестяной лохани давно потеряла свою прохладу.
На поле возле дома ребята играли с мячом. Как только сил хватает в этакую жару! Однако мне тоже захотелось поиграть.
Высунувшись из окна, я крикнула:
– Бросайте мне мяч!
Конечно же, никто и ухом не повел. Правильно, кому нужна толстая русалка. Им ведь невдомек, что в океане без жировой прослойки никак не обойтись, до того там холодно. Во всяком случае, так говорят. В жизни не видала океана, и боюсь, никогда не увижу. Он далеко отсюда – миль сто, а то и больше к востоку. Реки и той не видела. Вообще не видела ничего, кроме пыльного захолустного городка Пайни-Бьют в Северной Каролине. Здесь поблизости есть речушка, но Мэг меня туда не берет, всякий раз под благовидным предлогом отказывает. Думаю, она меня по-своему любит, потому и не хочет отпускать.
В этом городке русалкой быть несладко. Нет даже бассейна, чтобы потренироваться, хотя мне говорили, что я способная.
В те дни я только и мечтала, что об океане. А еще о том, чтобы сбежать отсюда, добраться до моря и там разыскать таких, как я.
Случись мне пожаловаться на тяжкую русалочью долю, Мэг, мачеха, неизменно отвечала, что нужно терпеть и благодарить Господа за его благодеяния. Не знаю, чем Он меня облагодетельствовал, кроме жабр и хвоста, от которых на суше никакого толку. Но Мэг говорит, что таков Божественный замысел, мол, придет время, и его суть откроется.
Раньше Мэг работала в Вудс-Холе, в океанографическом институте, пока огненные смерчи шестьдесят второго года не вынудили ее возвратиться на родину в Северную Каролину. Здесь она ударилась в религию, и даже череда новых катастроф, обрушившихся на страну, не поколебала ее убеждений.
Когда-то давным-давно она свято верила, что наука спасет человечество, но теперь возлагала надежды целиком и полностью на Всевышнего.
Душевной Мэг не назовешь, но иногда она была добрая. Однажды рассказала, как во времена незапамятные люди завидовали русалкам. По мне, завидовать тут нечему, и уж точно не в Пайни-Бьюте, а других мест я не знаю.
Все думаю, почему Эллисон и Грег, мои настоящие родители, позволили ученым сотворить со мной такое. Это ведь жестоко! Наверное, сказали: «Валяйте, сделайте из нее русалку, они сейчас в моде». Потом в Новой Англии разразилась эпидемия оспы, и они умерли, оставив меня на попечении Мэг, которая вместе с Лэсом переехала в этот тоскливый городишко вдали от моря.
