В вечер под Благовещение он всё еще находился на расстоянии полутора дней пути. В ужасе Алексий чувствовал, что всё рассыпается, как порванные бусы. Он не успевает к празднику в Торопец, не знает, что сказать и как передать пламя. Он молился Борису и Глебу, да пошлют они ему помощника, молил Иадора явиться ему на мгновение и объяснить то, что теперь стало таким необъяснимым… И когда в сумерках он увидел всадника, скачущего по дороге, то понял, что мольбы его услышаны, что теперь всё разрешится и именно этот всадник поможет ему добраться до Торопца к Благовещению.
Глава вторая
БЛАГОВЕЩЕНИЕ
Под утро, когда еще совсем темно было, Александр проснулся от четкого ощущения, что кто-то пробрался в его почивальню и дышит громко и тяжко.
— Савка! Ты, что ль, тут? Чего тебе, дурень? — очень недовольным голосом пробормотал Ярославич, полагая, что это его слуга-отрок
[11]
удумал какое-то очередное озорство учудить ради праздничка. Только разве можно озорничать — ведь хоть и праздник нынче, а Великий пост-то еще не кончился.
Он привстал в постели и не сразу понял, что именно не так в его клети, а когда понял, слегка смутился. В почивальне стоял странный серебристый свет, тихий-тихий, едва заметный глазу. Такого он еще никогда не видывал. Лампада в красном углу чуть теплилась, и от нее такого света быть не могло. Вдруг все в княжиче вздрогнуло… — в углу стоял человек…
— Не бойся меня, князь светлый! — в сей же миг раздался голос, глухой и ласковый.
— Кто ты? — все еще испуганно спросил Александр.
— Я — инок… Однажды на горе над Клещиным озером ты подходил под мое благословение. Должно быть, не помнишь…
— Сдается, помню… — пробормотал Ярославич.
— Ничего более не говори, княже, а только внимай мне, — уже строго молвил нечаянный гость, вытянув вперед левую руку. — Благую весть я принес тебе к празднику Благовещения… Помнишь ты, как мертвые птицы падали с неба у нас в Переяславле?.. Тогда игумен Иадор пустил меня, аки птицу, к Живоносному Гробу Господню за Святым Огнем, которым только и можно спасти нашу землю от злой погибели. И аз, грешный монах, почти два года ходил пешим ходом… Видел Константинов Царьград и Сирию… В Иордане в крещенские дни омывался… И дошел до Русалима… И был в Мисюрь-стране, Еюпете… Там есть град Александра, и егда я был там, мне дано было видение, будто святые князья Борис и Глеб плывут по нашему Клещину озеру в светлой ладье и говорят: «Исполать Александру Ярославичу, а мы ему всегда сопутствовать будем!» И се тебе первая благая весть!..
Монах замолчал, будто внутренне боролся с чем-то, и Ярославич хотел спросить, какая же вторая весть, но гость снова заговорил:
— Не спеши и не перебивай, а то у меня и так мало времени… Из Мисюрь-страны я вернулся в Русалим и в Великую субботу обрел Огнь Святый от Гроба Господня. И шед с ним вспять, попал в полон и рабство к поганым туркам. Они же разбили лампаду мою и загасили Огнь… Но, быв перед продажею в рабство, аз видех сон про игумена Иадора… И старец предрек мне, что Святый Огнь во мне и что я неотвратимо принесу его тебе… И се тебе, Александре-княже, вторая благая весть! Сейчас я зажгу Святый Огнь Господень, а ты смотри же, береги его пуще глаза, только с ним победиши любого ворога, любую нерусь и нехристь, какая только ни выпадет тебе на веку. И никого не бойся, посему многажды много сулит тебе славы твоя судьба. И хотя век твой будет не долог, быть тебе избранным воеводою и спасителем Земли Русской… А теперь мне пора… Сильно я спешил к тебе, боясь не поспеть к Благовещению, и не поспел бы… Да вот на полпути от Селигера до Торопца помогли мне… Лихой человек убил меня ради забавы, и только так я успел к тебе, свете мой светлый. Звали же меня Алексием… В честь человека Божия… Прощай, Александр Ярославич, вот тебе мое второе и прощальное благословение. А всё сие не рци никому же!..
Сказав это, инок на шаг приблизился к онемевшему от ужаса Александру и осенил его крестным знамением. Тотчас повернулся, быстро прошел через стоящую свечу и исчез, а на свечном вителе повисла крошечная капелька света, того самого, серебристого, который доселе наполнял почивальню княжича, а теперь пропал вместе с исчезновением инока. Капелька задрожала, будто боясь погаснуть, пустила слезу-искру, на миг и впрямь погасла, но уже в следующее мгновение родилась заново, теперь уже сильная и большая, по краям багряная, а внутри ярко-белая. Боком взобралась наверх вителя и уселась на нем, как вельможный всадник. Брызнула еще двумя искрами, разгорелась, взошла и занялась высоко и властно, радостно и торжественно, озаряя покои княжича неземным светом.
Александр зачарованно смотрел на ее рождение, боясь даже вдохнуть и выдохнуть. Ужас перед пришельцем с того света более не сковывал его сердце. Ему хотелось лететь птицею, скакать на коне во всю прыть, и откуда-то явился конь, и Александр уже мчался на нем по долине, пуская стрелу в оленя, и хлынул теплый летний дождь, рокотнул в отдалении тихий и незлобный гром, а олень всё мчался, и стрела летела у него над головой, не умея обогнать стремительного зверя…
Ярославич проснулся, стряхнул с себя наваждение сна… Бывает же, что приснится такое! Инок Алексий… Что-то такое помнилось, как некий растерявшийся монах робко благословил его на холме над Клещиным озером… А как чудно он прошел сквозь свечу…
Юный князь встал и поглядел на стол. Он думал, что уже рассвет, а это на вителе свечи, потушенной вчера перед сном, веселилось чудесное пламя.
— Бог ты мой… — испуганно прошептал Александр. Но в следующий миг испуг сменился восторгом и радостью — в сердце юноши крошечной капелькой родилось и занималось точно такое же восторженное пламя, какое горело свечою, стоящей на столешнице под образами.
Он глубоко вдохнул, дав сердечному пламени больше воздуха, чтобы оно могло заняться еще более. Ему стало весело и так легко, что, казалось, только вскочи и распрокинь руки — непременно полетишь!.. И Александр вскочил, но не раскинул, а прижал руки к груди и метнулся к образам. И сердечная молитва птицею вырвалась из уст Ярославича. Горячо потекла к иконам, к пламени свечи и к огоньку лампады, который как будто взбодрился при виде свечного огня, обретя друга, вырос и тоже стал радостным и торжественным.
Не заметив как, Александр уже стоял на коленях, и две счастливые слезы сладко стекали по его щекам.
Он вдруг испугался, что слишком ярко разгорелось пламя свечи, озаряя образа уже желто-жарким светом, золотистым, весенним… А оказывается, это рассвет пришел в оконце, по-господски властно и небрежно ступив в Александрову горницу.
Чижики и щеглы весело попискивали в своих клеточках, радуясь наступлению нового дня.
Лучезарный Ярославич вскочил с колен, но молитв он знал много, и они не кончались, живыми птицами излетая из уст его, тесня одна другую, спеша распрямить крылья и выпорхнуть. Ибо нет смерти, а есть вечная весна Господня!
Но вот уже и последние пташки вылетели из клети Александровой груди, и все остатки слез давно высохли, князь глубоко вздохнул и напоследок еще раз пропел праздничный тропарь «Днесь спасения нашего…» и, целуя руку Богородицы на иконе, еще раз повторил:
