— То есть крестоносец превратился в разбойника, — заметил Ричард. — И тут-то у него появился достойный советчик?
— Именно так, — отвечал Робер. — В один из дней, когда обитатели Керака, как самые настоящие разбойники, праздновали очередную легкую добычу, в замок явился сенешаль Жан де Жизор. Он имел особое поручение от короля Бодуэна и великого магистра де Торрожа осмотреть южные владения королевства и пресечь разбои, устраиваемые бароном Шатильонским. Принимая могущественного сенешаля, Рене был пьян как свинья. Когда до него дошел смысл обвинений, предъявляемых ему его сюзеренами, он разразился самыми отвратительными ругательствами: «Чихать на ваше слюнтяйство! Вы там в Иерусалиме себе давно задницы отсидели! Забыли, что такое рыцарская слава. Ах, по-вашему, мы разбойничаем? Ну и хорошо. Рыцари и должны время от времени разбойничать. А иначе они не рыцари, а бабы или скопцы». Тут Жан принялся его успокаивать и, видя, что Рене последние остатки разума пропил, стал его подговаривать совершить поход на Мекку, завоевать ее и тем самым утереть нос и королю Бодуэну, и магистру де Торрожу. В конце концов рыцари барона Шатильонского, оставив в Кераке крошечный гарнизон, двинулись на юг, вдохновленные смелой, но бессмысленной затеей. Проходя через каждый замок моавской замковой цепи, они получали небольшое подкрепление — всюду находились желающие участвовать в опасном, головокружительном предприятии. Миновав Монреаль, затем Петру, спустились в вади Моисея, где стояли еще четыре замка.
— Вади? Это что такое? — спросил Герольд де Камбрэ.
— Это такие сухие долины, — пояснил Робер. — Лишь после хорошего ливня вади наполняется водой и оживает. Обычно же в них сухо, как в животе у трезвенника. Так дот, выйдя наконец к заливу Акабы, шатильонцы обложили со всех сторон остров Фираун, где располагалась древнейшая гавань. Когда-то давно это был дальний восточный порт египтян. При царе Соломоне гавань стала южными морскими воротами Иудейского царства. Крестоносцы построили здесь замок Иль-де-Грей, и даже принято считать, что в нем доживал последние дни один из первых тамплиеров Грей Норфолк, хотя известно, что он был убит кинжалом ассасина еще при Бодуэне Втором. Через Иль-де-Грей проходила дорога хаджа, и крестоносцы успешно собирали дань с паломников, покуда, став султаном, Саладин не захватил остров. Здесь, у Иль-де-Грея, сенешалю Жану де Жизору удалось убедить Рене Шатильонского двигаться дальше без тамплиеров, предоставив последним возможность самим захватить Иль-де-Грей. Слава о том, как тамплиеры осаждали замки ассасинов, еще не успела остынуть, и Рене доверил сенешалю Жану это дело. Сам же он, частично на кораблях, частично по берегу Красного моря, двинул свои полки дальше на юг, к горам Хиджаза, где лежат священные города мусульман — Медина, Джидда, Мекка. Не прошло и дня после его исчезновения, как Жан приказал снять осаду и возвращаться в Святую Землю. Приехав в Иерусалим, он отправился к великому магистру с донесением о безрассудных действиях Рене Шатильонского.
— Вот мерзавец! — с улыбкой ненависти воскликнул Ричард.
— Выслушав Жана, — продолжал Робер, — магистр Арно де Торрож испугался — вдруг Рене и впрямь овладеет Меккой и прославится славой Годфруа Буйонского. Но безумцу конечно же не удалось захватить Мекку. Единственное, чего он добился, — привел в смятение жителей Аравии. Не дойдя до Мекки каких-нибудь десяти псалмов… то бишь — лье, Рене встретился наконец с войском сарацин, потерпел сокрушительное поражение, с горсткой оставшихся в живых людей вернулся в свой огромный замок Керак и только тогда начал недоумевать, с каких это пьяных глаз его дернуло затеять столь бессмысленный и губительный поход. А тела нескольких сотен неплохих рыцарей остались лежать в аравийских песках.
— Керак, Мекка, Петра, Иерусалим… — мечтательно глядя в пламя камина, промолвил Ричард. — Сколько говорят эти слова моему сердцу! Неужто мне суждено увидеть, как эти слова становятся городами, ущельями, замками, сухими безводными долинами?.. Как, ты говоришь, называются эти сухие долины?
— Вади, — ответил тамплиер.
— Ва-ди, — медленно повторил король.
Глава шестая
ВЗЯТИЕ МЕССИНЫ
Яркое солнце, коснувшись век Ричарда, разбудило его на следующее утро.
— Солнце? — пробормотал он, желая, чтоб ясное утро было добрым знаком не для мессинцев, а для него.
Однако, когда он взглянул на свои плечи, под ложечкой у него защекотало от ужаса — прыщи! Он забил ногами, сбрасывая одеяло, рывком согнулся, словно хотел поцеловать себя в пах, и увидел два отряда прыщиков, двинувшихся в поход на королевские колени. И в очередной раз, как всегда бывало, когда болезнь начинала новое наступление, Ричарду отчаянно захотелось содрать с себя всю кожу, а там — будь что будет!..
Взяв себя в руки, король Англии велел слуге подать банку с везувиевой сажей и натереть его с ног до головы. Выполняя приказание, слуга Мишель Патернель долго не мог набраться смелости и наконец вымолвил:
— Последняя, ваше величество.
— Не может быть! — похолодел Ричард. — Неужели так быстро?
— Так ведь еще на корабле мазались, — забормотал слуга извиняющимся голосом, — и тут, в Мессине, мы уже две недели торчим.
— Сегодня наше мессинское торчание окончится, обещаю тебе, — улыбнулся, стараясь приободриться, Ричард. — Сегодня заберем наше наследство и уплывем отсюда к чертовой матери.
Он тотчас прикусил губу, спохватившись, что произнес кощунственные слова, ибо из Мессины он ведь собирался плыть в Святую Землю, то есть никак не к чертовой матери, а как раз туда, где жила и похоронена Божья Матерь.
— Прости, Господи! — прошептал он и трижды осенил себя крестным знамением. Лицо его залилось краской стыда, когда он который уж раз в своей жизни подумал о том, что вспоминает Бога лишь при очередном наступлении прыщей.
— Все-таки не ахти как помогла нам эта сажа, — вздохнул Мишель. — Сдается мне, сок иерусалимской калины исцелит вас, как предсказал тот монах Джордано в обители… как его?..
— Святого Януария, — прокряхтел король, надевая свежую белоснежную сорочку поверх намазанного черной сажей тела. Затем он облачился в узкие брэ желтого цвета, обмотав ноги чулками, натянул рыжие сапоги из оленьей замши, поверх сорочки надел короткую черную тунику и кольчугу с короткими рукавами, на руки — вишневые перчатки, на плечи — такого же цвета плащ с черным подбоем, застегнутый справа золотой фибулой, изображающей цветущий дрок. Препоясался он широким ремнем, на котором было вышито изречение «Не нам, не нам, но имени Твоему!» и висели ножны, содержащие в себе меч по имени «Шарлемань»
[40]
. Ричарда вдохновляла легенда о том, что первым, кто собирался идти в крестовый поход в Святую Землю, был Карл Великий, вот почему он повелел выковать себе наилучший меч и назвать его именем Карла. Он верил, что Карл в обличии меча будет стремиться попасть в Иерусалим и его стремление станет залогом грядущего освобождения Гроба Господня от сарацин.
