И снова волшебные замки поплыли слева по борту один за другим — Д’Амур, Рас-Джедра, Рас-эр-Румель, Сидон, Загеран, Адлун, Наркасим… Король Англии, переполненный счастьем, приказал плыть медленно, чтобы вдоволь налюбоваться побережьем заветной земли, ведь он и впрямь, как теперь ему казалось, плыл сюда всю свою жизнь. Гребцы только радовались, что после позавчерашнего напряжения можно было грести вполсилы, отдыхать. К тому же на радостях, что потоплен и ограблен дромон, им выдали особую кормежку и даже немного вина.
Плыли столь медленно, что скромное расстояние в семнадцать морских лье, разделяющее мысы Рас-Бейрут и Рас-Сур, которое можно преодолеть за несколько часов, прошли за полный световой день и, лишь когда спустилась ночь, причалили у стен прославленного Тира, где Ричарда ожидала встреча с самим знаменитым защитником этой крепости, Конрадом Монферратским. Впрочем, Конрад вел себя весьма прохладно, предложил королю Англии уютный ночлег, но не более того. Этому имелось простое объяснение — до Конрада дошли слухи о дружбе между Ричардом и Гюи Лузиньяном, вспыхнувшей на Кипре, а монферратский маркграф терпеть не мог взбалмошного и зачастую бестолкового Иерусалимского короля. Он настолько верил в виновность Гюи во всех неудачах крестоносцев, преследующих их в последние годы, что принялся оспаривать право Лузиньяна носить корону Иерусалима. И Конрад, положа руку на сердце, имел на эти притязания полное право. Тир, охраняемый им, незыблемый и непокорный, оставался главной большой твердыней христиан в Святой Земле. Когда осенью прошлого года умерла королева Сибилла, Конрад добился того, чтобы ее младшая сестра Елизавета, выданная восьми лет от роду за Гонфреда Туронского, а ныне достигшая восемнадцатилетнего возраста, была разведена с нелюбимым и неспособным к супружеству мужем и выдана за него, Конрада Монферратского. А став мужем Елизаветы, Конрад приобрел еще больше прав на иерусалимский престол. Теперь ему оставалось только принять самое деятельное участие в завоевании Сен-Жан-д’Акра и самого Града Господня. Ричард же, помимо своей дружбы с Лузиньяном, представлял собой опасность еще и тем, что мог стать столь же любимым главой всего крестового воинства, как некогда Годфруа Буйонский.
Несмотря на очевидную неприязнь, проявленную Конрадом, Ричард не перестал уважать его, будучи премного наслышан о его воинской доблести и личной смелости. Прощаясь с ним утром восьмого июня, Ричард низко поклонился и сказал:
— Самым большим счастьем для меня было бы идти с вами рука об руку и вместе освобождать святые места.
В это утро количество насчитанных им прыщей составило всего-навсего двенадцать. Сегодня Ричард намеревался прибыть в лагерь под Сен-Жан-д’Акром, он предвидел всеобщее ликование, и в душе у него все пело. И ему хотелось петь, но, сев на корабль, он удержался, храня голос для встречи с действующей крестоносной ратью.
Простившись с доблестным Конрадом, сели на корабли, отплыли от тирской пристани, миновали белый мыс Рас-аль-Абьяд, проплыли мимо приземистого замка Кандолин и наконец прибыли в местность Казал-Эмбер, из которой как на ладони уже видна была панорама древней Птолемаиды, которую арабы называли Аккой, что значит «горячий песок», или Акрой, что значит «испеченная в горячем песке», а рыцари-госпитальеры переименовали в Сен-Жан-д’Акр — в честь своего небесного покровителя Иоанна Крестителя и Предтечи Господа Иисуса Христа. Теперь здесь находилось место главного противостояния крестоносцев, стремящихся возродить Иерусалимское королевство, и мусульман, жаждущих полного изгнания христиан из Палестины и Сирии. От того, смогут ли крестоносцы взять Акру, зависело либо то, либо другое.
Все пространство вокруг города покрывали палатки крестоносцев, а чуть поодаль — шатры Саладина. Ричарду понравились высоты Казал-Эмбера, с коих открывалась полная картина местности, и он сразу решил раскинуть здесь свой лагерь. Он, правда, был несколько разочарован тем незначительным количеством людей, которые вышли его встретить и поприветствовать. Граф де Дрё, по коему он успел соскучиться, сообщил ему:
— Много зла накопилось против вашего величества в сердцах осаждающих. Слишком долго вас тут ждали. Приходится даже сказать вам, что вас стали называть Ричард Мышиное Сердце. Но я уже предвижу, что в ближайшие часы весть о вашем прибытии растопит сердца людей и они поднимутся на высоты Казал-Эмбера приветствовать вас. А теперь поспешим же на холм, который я облюбовал для вашей ставки. Он называется Тель-эль-Фуххар, у его подножия бьет превосходный ключ, называемый местными жителями Коровьим.
— А что значит Тель-эль-Фуххар? — спросил Ричард.
— Не знаю, — пожал плечами граф де Дрё.
— Полагаю, это означает «львиное логово», — без переводчиков перевел название холма король Англии. — Так и будем его называть по-нашему — Таньер-де-Льон.
— Прекрасная мысль, — согласился де Дрё.
— А вы, граф, не боитесь, что Филипп-Огюст снова станет обижаться на вас? — спросил Ричард, осмотрев выбранное графом место и оставшись им весьма доволен. Поместье Дрё входило в состав Французского королевства, и король Франции имел все основания гневаться на своего подданного за то, что тот больше служит королю Англии.
Граф в ответ улыбнулся. Он уже не раз говорил Ричарду, что обиделся на него, когда он подарил Филиппу Жизор вместо того, чтобы обменять приграничный Жизор на такой же приграничный Дрё.
— Думаю, — отвечал граф, — в ближайшее время очень многие доблестные рыцари, находящиеся тут на службе у короля Франции, захотят перейти под начало короля Англии.
Разгружая корабли, крестоносцы Ричарда ставили лагерь на холме Тель-эль-Фуххар, который отныне стал называться Таньер-де-Льон. Личную свою ставку, высокий белый шатер, Ричард приказал поставить на одном из склонов холма, на краю небольшой миндальной рощи.
— Вот, Беранжера, — сказал он жене, — временно это походное жилье будет называться «у нас».
— Мне везде нравится, где есть ты, — ответила Беренгария.
Солнце клонилось к закату, когда устройство лагеря Ричарда можно было считать законченным. Полностью он будет приведен в порядок завтра, а сегодня — зажигались костры, жарилась пища, прибывшие гости осваивали свое новое жилье. Вдруг вдали послышались звуки труб, они все нарастали и нарастали, а в начавшихся сгущаться сумерках замелькали факелы. Наваррский рыцарь Антонио Никомедес д’Эстелья первым явился к Ричарду и Беренгарии с сообщением о том, что огромная толпа крестоносцев бросила осаду крепости и осаждает ныне лагерь англичан. Ричард поспешил из своей ставки навстречу воинам.
— Победа! Победа! — услышал он крики и подивился — неужто в день его приезда взят Сен-Жан-д’Акр?! Быть того не может!
И вот уже первые музыканты и факельщики вышли и встали перед ним, а за первыми — огромная толпа крестоносцев выросла, будто великая роща. С досадой Ричард услыхал треск миндальных деревьев, но тотчас забыл о жалости к ним, ибо все его существо было переполнено встречей, которой он так долго ждал и которая наконец осуществилась. Они радовались ему! Они ликовали при виде его! Величайший миг блаженства!
