На другой день поход продолжился. Оставив за спиной одетые зеленью вершины Кармеля, крестоносцы пересекли Керумский полуостров и ринулись на новую крепость, носившую название Кастеллум Перегринорум. Взятие ее оказалось чуть более трудным, чем взятие вчерашней твердыни. Здесь крестоносцы пробыли два дня, восстанавливая ими же самими разрушенные стены. В Кастеллуме Ричард оставил небольшой гарнизон под начальством Ренье де Тараскона, чтобы уж больше не оглядываться, где этот прохвост и не пристает ли он с ухаживаниями к Беренгарии.
Спустившись еще на два лье к югу, крестоносцы обнаружили следующий город и крепость Сарафанд в полностью разрушенном состоянии и со следами недавно побывавшего здесь значительного войска. Разведка тотчас установила, что армия Саладина вовсе не прячется далеко за хребтом Кармеля, она давно уже пересекла Самарию и встречает Ричарда в широкой Саронской долине.
Вскоре следовало ожидать большого сражения. Восстановив Сарафанд, крестоносцы собрали здесь новый военный совет, на котором было принято решение дать Саладину битву в Саронской долине, если Саладин этой битвы захочет. В открытом сражении на широком поле можно было надеяться на успех, если только жара перестанет нарастать. А жара, как назло, поднималась и поднималась. Ветер с запада прекратился, на небе не осталось ни облачка, и с самого утра начинался точно такой же нестерпимый зной, от которого все еще так недавно изнывали в Сен-Жан-д’Акре. Быстрое продвижение большого войска по такой жаре становилось немыслимым. К концу августа миновали лишь Дору и Цезарею — и та и другая были разрушены до основания, точно так же, как Сарафанд. Такого веселья, как в стране пророка Ильи, не было уже и в помине. Саладин не давал веселиться. Расплавленное жарой, огромное войско перегринаторов растянулось вдоль побережья на несколько лье, и при удачном мощном броске султан способен был нанести значительный ущерб. Да только и он жалел войско по такой жаре.
В первых числах сентября Ричард все же повел войска в Саронскую благоуханную долину. Отсюда он посылал в Цезарею, где осталась Беренгария, полные корзины гиацинтов и роз, тюльпанов и анемонов. Он трепетал в предвкушении битвы, которая, по его расчетам, должна была решить все. Он говорил о ней с Фовелем, и Фовель понимал его. Он сочинил песню о том, как гиацинты Сарона дали бой тюльпанам:
Гиацинты Саронской долины смелы,
их ведет король Аметист.
И не надо им ни хулы, ни хвалы —
каждый сердцем спокоен и чист.
А тюльпаны Саронской долины тверды,
их ведет султан Аль-Тюльпан.
В честь огненно-рыжей его бороды
гремит боевой тимпан.
Вот в Саронской долине бой закипел,
кровавый бой закипел.
Король Аметист сражался и пел,
Аль-Тюльпан тоже петь хотел.
И если бы он сумел запеть,
возможно б, и победил.
Но, увы, суждено ему умереть —
Аметист его поразил —
не мечом, так песней убил!
Не случайно Небесный Иерусалим
гиацинтами укреплен.
Так писал Иоанн Богослов, и с ним
согласимся — он видел сон.
[83]
В пятницу шестого сентября передовые полки крестоносцев вошли в соприкосновение с передовыми полками мусульман на подступах к Арзуфу. После недолгой стычки две лавины отхлынули друг от друга на небольшое расстояние и застыли, готовясь к завтрашней битве. Весь вечер на всей ширине Саронской долины шло построение войск, задние подтягивались к передним, менялись местами, переругиваясь и волнуясь. Войска самого Ричарда заняли положение на левом крыле, у подножия гор Самарии. Итальянцы и французы герцога Бургундского заняли середину. Все остальные, под началом Анри Шампанского, обосновались на правом крыле.
В субботу, накануне праздника Рождества Богородицы, с первыми лучами рассвета полки крестоносцев были атакованы легкой негритянской пехотой, следом за которой сразу же накатила вторая волна — пешие бедуины, вооруженные луками и короткими копьями. Затем обрушилась следующая лавина — сверкающая саблями и секирами турецкая конница.
Так началось знаменитое сражение под Арзуфом.
Король Англии Ричард Львиное Сердце стоял на одном из холмов Самарийского предгорья, и солнце, встающее слева от него над горами, искрилось медью в его рыжих волосах, усах, бороде. Внимательно взирая на происходящее в долине, он постепенно приходил в волнение. Вот захлебнулась первая, пробная атака негритянской пехоты, и, отразив ее, правый фланг и центр несколько продвинулись вперед. Вот остановлено наступление бедуинов, довольно грозное, унесшее немало жизней христиан. Вот засверкали в лучах рассветного солнца сабли и секиры турецкой конницы, затрепыхались красные флажки с полумесяцами.
— Пора! — воскликнул Ричард, вскакивая в седло и пришпоривая Фовеля. — Ланс!
В руке его оказалось длинное тяжелое копье. Король опустил забрало, закрывающее только верхнюю половину лица, и, двигаясь рысью впереди своих рыцарей, громко запел:
Нас всех принесло сюда
дыханье Божиих легких…
Турецкая конница яростно врубилась в порядки крестоносцев, сминая их, давя, рассекая. Прокатился грохот, как если бы каменное, волнуемое бурей море ударилось о прибрежные скалы.
Лон-лон-ля!
Дайте нам пройти!
Не мешайте Христовой рати!
На левом фланге все пришло в движение, все засверкало, загрохотало, и Ричард чувствовал это спиною, несясь на Фовеле в бой. И он первым врезался копьем в правое крыло турецкой конницы, пропоров одного из сарацин насквозь точнейшим ударом. Тотчас, схватив тяжелую палицу, он принялся сбивать ею врагов одного за другим, тесня Фовелевой грудью коней противника.
Лон-лон-ля!
Дайте нам пройти!
Прочь, Саладин, с пути!
Ни с чем не сравнимое чувство восторга битвы охватило все его существо, как будто все, кто шел следом за ним, были в Ричарде, в его руках, плечах, локтях. Проломив чей-то щит, палица застряла в нем острыми зубьями, пришлось бросить ее и вытащить из ножен меч. И вот уже турецкая голова снесена Шарлеманем, брызги крови заляпали грудь и бороду Ричарда — прекрасно! Какой восторг! Что за счастье!..
И — дрогнули турки, смяты, отброшены, сорваны с седел под ноги своих коней. Полки Ричарда выдвинулись вперед и по приказу короля остановились, готовые отразить новое наступление мусульман и лишь потом полностью самим перейти в наступление.
