— Что ты думаешь обо всем этом, Беранжера? — спросил Ричард.
— Думаю, ты напрасно столь грубо искал встречи со Спасителем, потому и не добился ее.
— Но кто же был тот старик, назвавшийся Исой?
— Старик мусульманин по имени Иса, вот и все. Он понимает наш язык, и когда ты молился, он смекнул, как тебя выгнать.
— А голубка?
— Возможно, это просто его голубка, подчиняющаяся его мысленным приказам. Конечно, это был не простой старик, а один из мусульманских праведников. Наверняка и молился он там именно Иисусу, ведь Он у них почитается пророком Аллаха.
— Да, пожалуй, ты во всем полностью права, — поразмыслив, сказал Ричард. — Как хорошо, что у столь безрассудного короля такая рассудительная королева!
Однако как ни была рассудительна Беренгария, но и она не могла дать мужу совет, что делать — идти или не идти на Иерусалим, и Ричард оставался в нерешительности. Между тем закончился октябрь, наступило палестинское лето Святого Михаила, и теперь бы самое время вести войска через вади Ас-Сарар, но Ричард не видел единства среди крестоносцев, большая часть которых вместе с Конрадом Монферратским находилась в Тире, а вскоре стало известно о переговорах, которые Конрад вел с Саладином. Об этих переговорах сообщил Ричарду магистр де Сабле.
— Кто-то, — рассказывал он, — уверил Конрада в том, будто вы собираетесь покидать Святую Землю и ехать воевать против короля Франции. Вот он и решился на сговор с нашим общим врагом. Известно, что он потребовал себе целый ряд городов, а за это обещал не только не воевать против Саладина, но даже и оказывать ему помощь против остальных перегринаторов.
Выслушав магистра тамплиеров, Ричард пришел в ярость, а когда прощался с де Сабле, спросил его:
— Скажите, эн Робер, а где теперь находится ваш сенешаль Жан де Жизор? Что-то его не видно давно.
— В настоящее время сенешаль Жан находится во Франции с осмотром наших западных комтурий, — ответил де Сабле.
Это сообщение вновь наполнило душу Ричарда колебаниями. С одной стороны, ему было приятно осознавать, что де Жизор далеко и не строит здесь своих гнусных козней. С другой стороны, раз он там, стало быть, он там затевает интриги против короля Англии, способствуя Филиппу-Августу, и кто знает, быть может, стоило бы все же отправиться поскорее домой?..
В начале ноября в Яффу пожаловал не кто иной, как брат Саладина, Аладиль. Тот самый, которому во время битвы при Арзуфе брат поручил привести к Ричарду сказочных скакунов. Теперь он явился в качестве посла для переговоров. Ричард с пышностью встречал его, приветствуя по-арабски, и первым делом принялся с гордостью показывать заново отстроенный город и крепость. Аладиль искренне восхищался стараниями крестоносцев.
— О Всемогущий Аллах! — говорил он уже по-французски, потому что дальше приветствий арабский разговор у Ричарда не задался. — Когда я покидал Яффу, мне казалось, что нужны годы для ее восстановления, настолько мы преуспели в ее разрушении. Но теперь я понимаю, как удалось франкам создать столь могущественную империю. Нам следует завидовать такому усердию.
Когда Ричард усадил его за обеденный стол, зашла беседа о Филиппе-Августе.
— Да, он повел себя неблагородно, — сокрушался Ричард. — Не знаю даже, бывают ли у вас такие случаи подлости и коварства.
— Увы, бывают, и даже часто, — искренне признался Аладиль, чем тотчас подкупил короля Англии, ожидавшего, что тот будет нахваливать своих, противопоставляя их франкам. — Даже в отвратительных чертах мы очень похожи на вас. Точно так же, как теперь нет единства в вашем лагере, так нет единства и в державе моего брата. У него уже вырос старший сын Аль-Афдаль, который перетягивает все на себя и мечтает устранить отца, как некогда Мелек-Риджард Альб-аль-Асад устранил короля Анри, да простится мне сие дерзкое сравнение. О, я не должен был этого говорить!..
— Я нисколько не сержусь на любезного Аладиля, — поспешил успокоить его Ричард, — И я не скрываю, что в свое время вел себя по отношению к отцу столь же коварно, сколь и он по отношению ко мне. Мы в равной мере с ним виноваты в нашей вражде, с той лишь разницей, что он раскаивается в своих грехах пред очами Всевышнего Бога, а я расплачиваюсь за свои мерзости пока еще здесь, в дольнем мире.
— Увы, человек небезгрешен, особенно если это великий человек, — сказал утешительным тоном Аладиль. — У великих людей и грехи великие, не только свершения и подвиги.
— Я рад находить в вас приятного собеседника. Редко встретишь человека, в коем молодость сочеталась бы с благоразумием и вежливостью. Отведайте вот этого блюда. Здесь, в Яффе, его готовят как нигде хорошо. Мне оно страшно нравится, хотя я опять, кажется, забыл его название.
— Куббех машвийех
[106]
, - с улыбкой подсказал Аладиль.
— Да-да, именно куббех машвийех, — закивал Ричард. — И мне стал очень нравиться ваш язык, хотя, честно признаюсь, поначалу дико раздражал.
— Так всегда бывает, — рассмеялся Аладиль. — Думаете, мне доставляло удовольствие учить французский, которым меня стали пичкать с детства, готовя к войнам против вас? Мне он казался омерзительным, натужным, варварским. Но постепенно я начал находить в нем прелести, а потом и вовсе полюбил. Скажите, я сильно, по-вашему, коверкаю слова?
— Ничуть не коверкаете. Хотел бы и я выучить арабский в той же полноте, в какой вы знаете мой язык. Не согласились бы вы, любезнейший Аладиль, стать моим учителем? Мне кажется, общаясь с вами, я быстрее усвою все сложности и стремительно продвинусь.
— О, охотно, Мелек-Риджард! Для меня это величайшая честь! Если бы знали, как сильно я уважаю вас, как преклоняюсь пред вашей доблестью и полководческим умом, равным уму Кайсара, как мы называем Юлия Цезаря. Я читал, кстати, его «Галльскую войну». Сочинение, почитаемое во всем мусульманском мире.
Ричарду стало совестно, что сам он так и не осилил до конца книгу великого Цезаря. Он поспешил перевести разговор на другую тему. Заговорили о сыновьях Саладина, коих у жизнелюбивого султана было аж семнадцать душ.
— Сколько же лет вашему брату? — спросил Ричард.
— Великому султану Салах-ад-Дину ибн-Аюбу исполнилось пятьдесят три года, — дал ответ Аладиль.
— Сколько? Аддаишь? Уахед уахамси-и-ин?! Пятьдесят три?! — воскликнул Ричард, заодно упражняясь в арабских числительных.
— Да, — улыбнулся Аладиль, — но только пятьдесят три будет «тлатех уахамсин». «Уахед уахамсин» — это пятьдесят один. А что вас, собственно, так удивило?
— Мне показалось, ему только лет сорок, — покачал головой английский король. — Он очень молодо выглядит.
— Потому что крепок здоровьем и не разрушает себя наслаждениями, — сказал Аладиль.
