Советский разведчик Александр Феклисов, работавший в Вашингтоне как «журналист-международник Фомин», поддерживал дружески-деловые контакты со своим «коллегой по перу», журналистом Джоном Скали, который находился «на короткой ноге с президентом Кеннеди». В американском тележурналисте Джоне Скали текла итальянская кровь. Он был горячий и экспансивный человек как вспоминал о нем сыгравший активную роль в разруливании Карибского кризиса, советский разведчик Александр Феклисов-Фомин» (см. А. Феклисов «Кеннеди и советская агентура». М., Алгоритм, 2011).
Как исказили истину, пытаясь ее увековечить
После Карибского кризиса тележурналист Джон Скали неоднократно приглашал Александра Феклисова на завтраки в шикарные рестораны. Как выяснилось позднее, ему это подсказали в администрации президента, мол, советского разведчика, который помогал в урегулировании конфликта, надо угостить бокалом хорошего вина и изысканным кушаньем. Феклисов не возражал. Однако ресторанные застолья были уже потом, а пока не наступило утро 28 октября, как зафиксировал в своих дневниках разведчик Александр Феклисов, «мне приходилось все свои мозги, свою нервную систему, свое сердце заставлять работать на максимальных оборотах». Вспоминая события, связанные с Карибским кризисом, советский разведчик в Вашингтоне Александр Феклисов задавал себе три вопроса.
Первый вопрос. Какова была причина того, что посол СССР в США Анатолий Добрынин не передал в советский МИД 26 октября 1962 года телеграмму, содержащую условия президента США, переданные через тележурналиста Джона Скали, по Карибскому кризису, так что Белому дому пришлось прибегать к неофициальным каналам?
Мотивировка советского посла в Вашингтоне — мол, он не мог этого сделать, потому что МИД не давал полномочий посольству вести неформальные переговоры, — отговорка. Неужели сотрудники посольства должны были лишь формально выполнять указания своего ведомства, даже в столь сложных ситуациях, как Карибский ракетный кризис?! «Скорее всего, — пишет Феклисов, — если бы Джон Скали передал бы условия урегулирования кризиса кому-либо из мидовских сотрудников, то Добрынин бы немедленно передал депешу по назначению и за своей подписью». Но телеграмму за фамилией Феклисова Добрынин не подписал и не отправил, тут инициатива шла по линии КГБ. Возможно, Добрынин хотел, чтобы посольство выглядело в более выигрышном свете, чем КГБ, и полагал, что Феклисов не станет посылать столь важную телеграмму в центр по линии спецсвязи разведки и тогда Белый дом вынужден будет обратиться непосредственно к нему, Добрынину. Однако Добрынин не учел, что канал связи с журналистом Скали мог работать только через Феклисова. Роберт Кеннеди действительно пришел непосредственно к Добрынину, но лишь затем, чтобы проверить, передано ли уже предложение Белого дома в Кремль. И узнал, что нет, не передано, и пришел в ярость. Так или иначе, но молодой посол Анатолий Добрынин, хороший помощник в команде Громыко, но не самостоятельный лидер, не успевший освоиться в своей высокой должности, шокированный информацией о советских ракетах на Кубе (он не был посвящен в операцию «Анадырь»), испуганно зашоривался и отгораживался формальными отговорками от ситуации там, где требовалась инициатива и активность.
Второй вопрос. Почему Белый дом свои предложения урегулирования кризиса решил озвучивать не через посла, как это принято в подобных случаях, а по неформальной линии, через Феклисова и журналиста Скали? «Полагаю, — пишет Феклисов, — что президент Кеннеди не хотел использовать эту линию связи в силу своего недоверия и неприязни к советским дипломатам». Кеннеди уже провел ужин с Громыко, на котором тот отрицал присутствие советских ракет на Кубе, хотя прекрасно о них знал (мы об этом инциденте писали в предыдущих главах книги. — А.Г.), так что потом Кеннеди своему аппарату объявил крылатую фразу: «Я впервые в жизни услышал за столь короткое время такое количество откровенной лжи». Глава МИДа Андрей Громыко, который про «Анадырь» прекрасно знал (хотя и не одобрял эту идею Хрущева), этот мистер «Нет» был крайне несговорчив, закрыт и необщителен и заверял (тоже накануне кризиса) Кеннеди в том, что «Советский Союз не будет предпринимать никаких особых шагов, которые бы осложнили советско-американские отношения накануне промежуточных выборов в Конгресс США». Спустя годы, когда проводился исторический конгресс по Карибскому кризису, его участники М. Банди и Т. Соренсен открыто заявили: «Громыко и Добрынин в глазах Кеннеди выглядели лгунами, с которыми каши не сваришь. Президент решил действовать через русского разведчика Феклисова».
Третий вопрос. Почему помощники президента Джона Кеннеди — П. Сэллинджер, А. Шлезингер и другие — в своих мемуарах скрывают истину? «Почему, — цитируем Александра Феклисова, — они не пишут прямо о том, что предложение о мирном урегулировании кризиса сформулировал и сделал президент Джон Кеннеди? Они почему-то пишут, что эти предложения были получены Кеннеди от советского разведчика Фомина-Феклисова». Сам Феклисов ответить на него не может. «Даже в тексте на мемориальной табличке в ресторане «Оксидентал», где мы первый раз встретились со Скали в дни кризиса, — вспоминает разведчик Феклисов, — повесили мемориальную табличку, где говорится о том, что предложения по кризису исходили от меня. Но это неправда! Идея была Кеннеди!» Табличка гласит: «В напряженный период кубинского ракетного кризиса (октябрь 1962 г.) таинственный русский мистер «X» передал предложение о вывозе ракет с Кубы корреспонденту телекомпании ABC Джону Скали. Эта встреча послужила основанием для ликвидации угрозы ядерной войны».
Позволим себе цитату из мемуаров разведчика Александра Феклисова (псевдоним Фомин) (см. А. Феклисов, «Кеннеди и советская агентура». М., 2011, с. 257–263).
«Я спросил управляющего рестораном, кто повесил здесь эту табличку и кто составлял для нее текст. Управляющий рестораном Джоуи Данофф сказал, что ему неизвестно, кто повесил эту табличку. И добавил, что «без участия Джона Скали эту табличку не могли здесь установить, и текст должны были непременно согласовать с ним, ведь его имя на табличке фигурирует».
«Отмечу, — продолжает свои раздумья Александр Феклисов, — что по своему служебному положению ни журналист Джон Скали, ни разведчик А. Фомин-Феклисов не могли взять на себя столь высокую политическую миссию, как формулировка условий разрешения ракетного кризиса. Я честно заявляю, что не являюсь автором разумного компромисса и не озвучивал через Скали это предложение для Кеннеди. Все было наоборот».
«Лишь два человека на земле могли принять решение по разрешению кризиса, президент Кеннеди и лидер советского Политбюро Хрущев, — пишет Феклисов. — Возможно, что для принятия решения со стороны Кеннеди могла послужить первая встреча со Скали 26 октября в ресторане «Оксидентал». Там мы и проиграли вариант развития событий, согласно которому за вторжением войск США на Кубу мог последовать захват армиями Союза и ГДР Западного Берлина. Возможно, эту полезную информацию журналист Джон Скали, часто бывающий в Белом доме, донес и до Кеннеди, и она послужила основой для решения президента».
Допустим, конечно, что решение «витало в воздухе» и Хрущев одновременно с Кеннеди сформулировал подобное предложение, продолжает рассуждать Феклисов. Но тогда Хрущев его направил бы в США через своего посла Анатолия Добрынина, а этого не произошло (а радиообращение Хрущева к Кеннеди от 26 октября и зачитанное в Белом доме утром 27 октября, «Куба в обмен на Турцию», ничего не стоит?! — Прим. А.Г.).
