НАША СПРАВКА
Как работает аварийная система защиты АЭС?
Аварийная система защиты и системы защиты САОР (система аварийного охлаждения реактора) срабатывают, если на станции датчики передают сигнал о выходящих за рамки нормы показателях. Это: 1. Давление на линии циркуляционных насосов. 2. Давление на линии «нижние водяные коммуникации — барабаны-сепараторы». 3. Давление в боксе реактора. Если хотя бы один из показателей выходит за предел допустимого, то срабатывает аварийная защита. Все 211 штук графитовых поглощающих стержней падают вниз, на урановое топливо и одновременно врубается холодная вода от емкостей САОР (200 кубометров воды), включаются аварийные насосы водоснабжения и разворачиваются дизель-генераторы надежного автономного электропитания. В этом случае ничего страшного с АЭС произойти просто не может!
Но участники «чистого эксперимента» просчитали, что все показатели давления на АЭС во время «эксперимента» выйдут за пределы нормы. А значит, аварийная система непременно сработает. А раз так — надо ее отключить. Ради «науки» и чьих-то неуемных амбиций была нарушена святая святых атомной технологии. Ведь если при разработке АЭС еще в чертежах в нее закладывали понятие «максимальной проектной аварии», то это означает, что разработчики станции (в т. ч. и странно покончивший с собой создатель ЧАЭС академик В. Легасов) были готовы к аварии и сконструировали станцию так, чтобы система защиты эту аварию нейтрализовала и выдержала!
О каких же «недостатках проектирования» потом говорилось на суде? Следовало говорить о грубых недостатках эксплуатации станции! Кто же дал «экспериментаторам» право лишать реактор всех предусмотренных правилами ядерной безопасности защит, плюнув тем самым в лицо проектировщикам АЭС с мировым именем?!
Никто не давал! Сами себе разрешили…
Когда во время эксперимента мощность станции резко и по непонятным причинам упала — с 800 МВт до всего 70 и единственно правильным решением было бы ее окончательно заглушить, команда Дятлова приняла решение поднять мощность, — чтоб провести пресловутый эксперимент. В час ночи 26 апреля инженеры-операторы станции Акимов и Топтунов, начали поднимать мощность станции, хотя это запрещали все инструкции. Для этого они выдернули из уранового топлива даже те стержни графита, которые считались «неприкосновенными». Молодые операторы испугались начальственного окрика и обещания их уволить. И тут мощность стала расти слишком быстро. Снова окрик Дятлова, его испуг, что ситуация вышла из-под контроля (это действительно так). И начальственный приказ:
— Глуши, к черту, машину.
Акимов и Топтунов врубают механизм глушения станции — и все графитовые стержни падают вниз. Но мощность станции уже достаточно велика и резко ее глушить уже нельзя. Реактор взрывается (паровой взрыв), как котел, в котором закипела вода. Графитовые стержни, не достигнув урана, ломаются в своих каналах. Дальше — остановить реактор уже просто нечем (т. к. поломанный графит крепко застрял в каналах, далеко от уранового топлива), и начинается неконтролируемый разгон реактора. Охладить его тоже невозможно — система СУОР (охлаждение водой) и другие аварийные защиты отключены. А урановая реакция набирает силу. Горит крыша реактора. Трагедия набирает обороты.
ЗАГАДОЧНАЯ СМЕРТЬ АКАДЕМИКА ЛЕГАСОВА
Ровно два года спустя после катастрофы, потрясшей весь мир, произошла загадочная и необъяснимая смерть видного ученого. По официальной версии — самоубийство. Но можно ли поверить в то, что даже он, «отец»-проектировщик взорвавшегося «чернобыльского» реактора, не знал, что именно там произошло?
Почему пропали его дневники, исчезли аудиопленки, в которых он рассказывал свое видение случившегося? Он был одним из главных ликвидаторов аварии. Ему доверили это, поскольку ученый лучше других знал собственное детище. И когда над Чернобыльской АЭС уже возвели саркофаг, его представили к званию Героя. Но он это звание так и не получил.
… Говорят, он тяжело болел. Но даже если у него от радиации развилась лейкемия, он вряд ли бы пошел на самоубийство. И как это странно для видного ученого, которого никто и ни в чем не обвинял — петля, веревка…
Вообще-то у него был именной пистолет.
Разочарованные собственными поступками герои обычно заканчивают свою жизнь выстрелом из пистолета.
Значит, КОМУ-ТО БЫЛО ВЫГОДНО, ЧТОБ ОН ПРАВДУ О ЧЕРНОБЫЛЕ УНЕС С СОБОЙ НА ТОТ СВЕТ?
И это случилось именно в очередную годовщину чернобыльской трагедии — 27 апреля 1988 года. Академику Легасову было лишь 52 года.
ИЗ ДОСЬЕ
ВАЛЕРИЙ ЛЕГАСОВ
(1 сентября 1936, Тула, — 27 апреля 1988, Москва) — советский химик-неорганик, академик АН СССР. С 1983 года и до смерти — первый заместитель директора Института атомной энергии имени И.В. Курчатова.
Родился в семье служащих. Окончил МХТИ имени Менделеева, получил степень кандидата наук в 1967 году, доктора химических наук в 1972-м, в возрасте 36 лет. С 1983 года и до смерти работал на химическом факультете МГУ. Академик АН СССР с 1981 года.
После Чернобыльской аварии был назначен членом Правительственной комиссии по расследованию причин и по ликвидации последствий аварии. Появился на месте катастрофы одним из первых и провел там в общей сложности четыре месяца — вместо допустимых 2–3 недель. Принимал ряд важнейших решений по предотвращению дальнейших взрывов и информировал правительство СССР о ситуации в зоне аварии. Именно он предложил состав смеси, которой был засыпан горящий реактор и благодаря которой последствия оказались меньше, чем могли быть.
Он информировал своих-коллег ученых и прессу о рисках и состоянии разрушенной станции, а также настаивал на немедленной полной эвакуации города Припять.
В августе 1986 года Легасов представил доклад советской делегации на специальной встрече МАГАТЭ в Вене. В 1986–1987 годах его дважды выдвигали на звание Героя Социалистического Труда, но он не был награжден. Огромная доза радиации очень повлияла на его здоровье. Во вторую годовщину аварии Легасов покончил с собой. Сообщается, что перед самоубийством он записал на пленку рассказ о малоизвестных фактах, касающихся катастрофы. По материалам этих аудиозаписей ВВС сняло фильм «Пережить катастрофу: Чернобыльская ядерная катастрофа».
ДЕКАБРЬ 1986 ГОДА. ВАШИНГТОН. ВОЕННЫЙ ГОСПИТАЛЬ
Директор ЦРУ Уильям Кейси опустился на мягкое бархатное кресло возле журнального столика из темного лакированного дерева. В его полировке, словно в зеркале, отливала глухим перламутром маленькая вазочка с нежно-голубыми, розовыми и желтыми гроздьями фрезии. Зачем сюда поставили цветы? Не сегодня завтра они завянут. В этой глухой больничной обстановке все живое обречено на быструю гибель. А впрочем, какая разница… Днем раньше — днем позже. Уильям Кейси, последний день официально находящийся на посту директора ЦРУ, убитым взором оглядел больничную палату. Он, Уильям Кейси, добившийся в жизни всего, о чем только можно было мечтать, сидел усталый, с мертвенно-бледной улыбкой на лице… словно нищий рыбак, вышедший из своей глинобитной лачуги к берегу моря и вытащивший из морской пучины пустую, без всякого улова сеть. Прав был Киплинг, подметивший, что в удаче и в несчастье «в сущности, цена одна».
