Он сделал еще несколько попыток вызвать их на разговор, но безуспешно. Конечно, клиры-хранители, особенно в братстве вестников, были люди малообщительные, нелюдимые. Уж таков их удел. Но клир легко мог нарушить свое уединение. Стоило дернуть за плетеный шнур, как где-то звонил колокольчик и в дверях появлялся сенешаль. А уж он, по распоряжению клира, вызывал к хранителю цитадели того, кого начальство пожелает увидеть. И каждый отвечал на вопросы клира без промедления.
Они молчат умышленно? Глухие? Или немые? А может, ему только кажется, что он говорит? Может, рассудок помутился настолько, что все слова звучат лишь в его голове? Должно же быть объяснение! Обычно тюремщики хоть как-то общаются с узниками. Оскорбляют, злорадствуют, но – говорят!
Деранс стукнулся головой. Его даже не предупредили о низкой притолоке. Лишь настойчивые тычки в спину. Что им стоило сказать: «Пригнись!»
Еще один удар. Другая притолока.
– Будьте вы прокляты! – прорычал Ментан. – Именем Двенадцати проклинаю вас и ваши семьи!
Может, хоть на это они ответят? Разозлятся и ответят?
Нет. Молчание…
Вдруг он почуял невыносимый при его постоянном голоде запах. Пахло жареным мясом, только что снятым с огня. Пахло овощами и маслом. Пахло свежими лепешками, вином и шкварками. Рот заполнился тягучей слюной, и свело пустой живот. Повязку с глаз сняли. Он находился в отделанном деревом помещении без окон и с низким потолком. Горели свечи. Перед пленником стояло два стола. Один большой, другой, чуть в стороне, поменьше. На малом столе какие-то предметы были прикрыты тряпицами. Но на малый стол Деранс и не смотрел. Его взгляд прилип к тому столу, за которым сидел Олвин Тоот собственной персоной.
Этот стол ломился от яств. Все они источали ароматы, мучающие разум и плоть. Олвин неторопливо резал ножом горячее мясо, придерживая его вилкой. Отправлял в рот, смакуя и тщательно прожевывая каждый кусок. Затем поднимал серебряный кубок и отпивал душистого вина. При этом он даже не смотрел на пленника. Будто и не было его здесь. Просто ел, всем видом давая понять, что получает от этого неслыханное удовольствие.
Перед Ментаном поставили стул и усадили, после чего завязали руки за спиной. Лесной король Роберт, Шон Арчер Покойник и Карл Лысая Гора стояли позади, в полумраке, и с любопытством наблюдали, что же будет делать Олвин дальше.
А он все наслаждался трапезой, глядя мимо пленника. Клир тем временем тяжело сглатывал и не отрывал глаз от стола.
Кубок опустел. Олвин неторопливо взял штоф с вином и столь же неторопливо подлил себе. Сделал большой глоток и шумно выдохнул.
«Вот она, пытка, – думал Ментан. – Не железом и огнем истязают – голодом. Просто привели меня поглазеть, как он жрет!»
Вдруг Олвин вперил взгляд в Деранса.
– Ты голоден? – произнес опальный вестник.
Ментан вздрогнул. Слова? С ним говорят? Он завертел головой, словно искал тех, к кому мог обращаться Тоот на самом деле.
– Клир девятого пера Деранс Ментан, что ты башкой вертишь? Ты голоден? – строго повторил вопрос Олвин.
– Д-да… конечно… – закивал пленник. «Еще спрашивает, будь он проклят!»
– Тогда я могу предложить тебе выбор. Возможность первая.
Олвин протянул руку и сдернул одну из тряпиц на малом столике. Под тряпицей оказались весы. Тяжелая подставка из бронзы и две покачивающиеся плоские чаши.
– Ты выберешь еду с этого стола. Любую. И сколько пожелаешь. Мы положим ее на одну чашу весов. Затем я возьму нож, отрежу кусок твоей плоти и положу на другую чашу. Если чаши не уравновесятся, мы добавим еды на одну или твоей плоти на другую. Ты получишь еду, когда чаши будут весить одинаково.
– Что-о? – Ментан дернулся на стуле. – Зачем! Вы не можете!
– Хм, – нахмурился Олвин. – Ты сидишь привязанный к стулу и говоришь мне, что я могу, а чего не могу?
– Вы не так меня поняли!
– Ты сказал, что я дурак?
– Нет!!! – заорал Ментан. – Чего вы хотите?!
– А вот это хороший вопрос. Я хочу не так уж и много. И если ты пойдешь мне навстречу, то получишь еду, а твое бренное тело не пострадает.
Олвин сдернул вторую тряпицу. Под ней была серебряная чаша, похожая на те, в коих подавали на пирах фрукты и ягоды. Рядом с ней лежали серые бруски и шар с иглой.
– Скажи для начала, что это.
Ментан снова сглотнул, уставившись на чашу и бруски.
– Так вот оно что… Вот зачем все… Ты выкрал… это…
– Что – это?
– Самописец! – обреченно выдохнул клир.
– Самописец? И для чего он?
– Это великая тайна…
Олвин перевел взгляд на Шона Арчера:
– Отрежь ему ухо.
За спиной Деранса послышался шорох вынимаемого из ножен клинка и скрип половиц под ногами Шона.
– Нет! Подождите! – задергался Ментан.
Тоот поднял руку.
– Ты же сказал, что это великая тайна. Мне теперь хочется узнать, насколько она велика. Стоит ли она твоего уха? А может, двух? Какова цена? Добавить к ушам десяток пальцев? Оскопить тебя? Выколоть глаза? Насколько дорога для тебя эта тайна?
Олвин говорил совершенно спокойно, и это спокойствие наводило ужас.
– Я скажу! Не отрезайте ничего!
Ментан наклонился так, что едва не рухнул вместе со стулом, но Арчер, схватив за спинку, удержал.
– Говори. Но говори правду.
– Это самописец для обмена посланиями…
– Поясни, – прищурился Тоот.
– Он… пишет послание… Это трудно объяснить…
– Зато ухо отрезать легко. Так что найди слова, я очень тебя прошу.
– Послушайте… Это… особая магия…
– Ближе к делу, Деранс, – вздохнул Олвин.
– Представьте, что можно отправить послание без вестовой птицы, без лисицы, без вестника. Просто берешь особый стилус и пишешь им на вощеной дощечке. Дощечка расположена над самописцем. Игла на шаре повторяет движения кончика стилуса с нижней стороны. Другой самописец принимает послание. Шар начинает двигаться в жидкости, и игла сама пишет послание на другой дощечке. Потом берешь эту дощечку, подносишь к зеркалу и читаешь.
– Вот видишь, Деранс, совсем не трудно, правда? – заулыбался Олвин.
Он налил вина, встал из-за стола и подошел к пленнику.
– Выпей. Хорошее вино.
Тоот держал кубок, а Деранс жадно глотал кисло-сладкий напиток.
– А поесть? – выдохнул он, когда Олвин отнял кубок.
– Еще поешь, не волнуйся. Вон еды сколько. А теперь скажи мне, этот стилус, которым надо писать на дощечке, тоже должен быть из магнетита, как и те бруски?
