– И все же зверя ты уложил арбалетом, а не мечом. Оружие не подводит, а вот люди, из чьих рук ты его получаешь, могут.
– Ты о чем?
– Позже, принц.
Тем временем на бархане возник еще один всадник. В руке он держал горящий факел. Дикарь несколько раз поднял его над головой и покачал из стороны в сторону. Остальные микриаты развернули верблюдов и скрылись за гребнем.
– Что это значит? – прошептал Леон.
– Похоже, мой господин, они желают вести переговоры, а не устраивать побоище. Однако всадники на холме показали свою силу, чтобы сделать нас сговорчивее.
Императорский ниччар Вимгарин Залманарри выехал на верблюде впереди своих обеспокоенных бойцов. Он тоже поднимал и опускал факел.
– Залман принял предложение? – спросил Харольд.
– Похоже, что да, господин. Схватка нам сейчас ни к чему.
Микриат, стоявший на песчаном холме, громко заговорил. В ночном воздухе пустыни голос был слышен отчетливо.
– Ты можешь переводить? – Леон толкнул локтем раба.
– Могу, мой господин.
– Так начинай.
– Микриат спрашивает, что мы хотим получить за пешего дракона.
– Зачем дикарям пеший дракон? – удивился Нордвуд.
– Ну, во-первых, шкура его ценна, да и внутренности. Из мочевого пузыря получается превосходный мех для воды. Во-вторых – кости, особенно зубы, это хорошие наконечники. А из туши можно выпарить воду. Ведь все живое отчасти состоит из воды. Даже мы с вами.
– И что же дикари могут предложить, кроме песка?
– Драгоценности, господин. В Море Зноя есть месторождения. Либо драгоценности тех, кого дикари убили.
Микриат и ниччар продолжали перекрикиваться. Фатис переводил, что успевал. Становилось понято, что Залманарри не собирается отдавать чудовище. Видимо, расстаться с добычей, взятой на императорской охоте, да еще руками наследного принца Гринвельда, да еще стоившей трех человеческих жизней, он не желал ни при каких обстоятельствах. Кроме того, отдать дракона песчаным дикарям значило опозорить себя. Но отказ мог привести к схватке. А тогда можно было потерять не только дракона, но и многие жизни, в том числе и свою.
Переговоры длились недолго. В конце концов ниччар обернулся и крикнул какой-то приказ. Двое слуг потащили к его верблюду большой и тяжелый мех. Вимгарин спешился. Слуги наполнили большой рог водой из меха и подали ниччару. Тот сделал с десяток шагов к подножию песчаного холма, держа в одной руке факел, в другой – рог. На холме показалось четыре пеших микриата. Они двинулись вниз. Спешился и микриатский переговорщик, неторопливо спустился следом за своими и подошел к ниччару. Вимгарин сделал глоток из рога и протянул дикарю. Микриат выпил остаток, вернул рог, и они обменялись факелами. Тем временем четверо микриатов забрали мех и две корзины с пищей и понесли прочь.
– Да он же отдал половину нашей воды! – возмутился Леон.
– Это откуп вместо дракона. И плата за покой на оставшемся пути, – объяснил Фатис.
– И слову дикарей можно верить? – поморщился Нордвуд.
– Их слово, господин, не так зыбко, как пески, в коих они обитают. Микриатам хорошо знакомо понятие чести, и слово они держат лучше, чем обитатели больших городов. В метрополии человек изнежен и оттого слаб. Хорошая жизнь делает честь податливой, как абрикосовая мякоть. А в суровых краях и нравы суровые. У песчаных людей человек, не выполнивший обещания, долго не живет.
– Тоже в книжках вычитал? – усмехнулся сир Нордвуд.
– Разумеется, – невозмутимо ответил Кергелен.
Ниччар и микриат было распрощались, однако дикарь, сделав несколько шагов в сторону бархана, вдруг остановился и взглянул на пешего дракона. Развернувшись, он решительно зашагал к клетке. Рассерженный Залманарри последовал за ним. Когда дикарь приблизился, Леон смог разглядеть его получше. Микриат был одет в плотный халат, перехваченный широким поясом, за поясом – кривой костяной кинжал. Чрезмерно просторные штаны и странная обувь из верблюжьей кожи. На голове – внушительный сверток ткани. Фатис говорил, что это называется тюрбаном. Полоса ткани спускалась и прикрывала нижнюю часть лица до переносицы.
Лицо дикаря было обветренным и морщинистым, цвета темной бронзы. Глаза, похоже, микриаты чернили сажей или чем-то подобным. В пламени факела глазные яблоки, казалось, сверкали постоянной злобой. Зрачки узкие, а радужка серая. Действительно, суровый народ.
Он остановился перед мордой гигантского хищника и некоторое время разглядывал. Затем обернулся к ниччару и что-то спросил. Залманарри коротко ответил и указал на Леона.
– Чего это он? – шепотом произнес принц.
– Спросил, чья рука одолела зверя, – тоже шепотом ответил Фатис.
Микриат медленно подошел к Леону, сдернув ткань, открыл нижнюю часть лица, поросшую густой и жесткой рыжей бородой. Затем взял Леона за правую руку, приблизил к себе и… плюнул в ладонь.
– Я ему сейчас рожу разобью, есть другие мнения? – зашипел принц, отдернув руку.
– Что вы! – сдерживая крик, выдохнул Фатис. – Он выказал вам величайшее уважение, поделившись водой своего тела!
– Ах так?!
Гринвельдский наследник резко схватил руку дикаря и тоже плюнул в нее. Микриат улыбнулся и, приложив оплеванную ладонь к груди, сделал поклон.
– Ответьте тем же, – прошипел Кергелен.
Леон, переборов себя, прижал плевок дикаря к сердцу и поклонился. Хотя с бо́льшим удовольствием врезал бы по бронзовой физиономии.
Микриат бросил прощальный взгляд на дракона и удалился.
– Дикарь, – прорычал негромко Леон.
– Как я говорил, мой господин, влага у них – величайшая ценность. Даже такая.
– Жаль, он на тебя не помочился, принц, – хохотнул Нордвуд. – Видать, недостаточно зауважал.
Гринвельдский наследник смерил охранителя гневным взглядом и побрел обратно к костру.
* * *
Остаток ночи он провел без сна. Утром караван двинулся в путь, и качка между горбов усыпила Леона на весь день. Он пробудился, когда они вновь оказались в небольшом городе на берегу Гибракты. Солнце заходило, и дневной зной заметно спал. На реке все так же виднелись плоские речные галеры и небольшие рыбацкие шхуны, а охотников ждала все та квадратная гостиница с бассейном во внутреннем дворике.
Леон поднялся из своей комнаты на крышу. Под шелковым навесом уже сидели Кристан и Нордвуд. Рыцарь разделывал очередной ананас, а молодой Брекенридж жаловался, что у него от этого плода уже язык болит.
Леон медленно уселся на свободное место. Кресло, сплетенное из лозы, жалобно заскрипело.
– Весь день проспал, теперь опять ночью маяться будешь? – ухмыльнулся сир Нордвуд.
– Посмотрим, – задумчиво отозвался принц, глядя на утопающий среди пальм закат.
