– Как это?.. Я же ваш пленник.
– Вне всяких сомнений. И мы можем убить тебя завтра. Или сейчас. Или через месяц. Или уморить голодом. Или запытать до смерти. Все так, хранитель. Но ты можешь заработать свободу.
– Свободу?..
Клир вздрогнул. Нельзя было давать себе ложную надежду, но так хотелось…
– Помнишь ли ты, клир девятого пера, чему тебя учили? Все то, благодаря чему получил высокий сан?
– Девятое перо – вовсе не высокий сан…
– Но самый высокий в цитадели, – перебил вестник. – Ты не ответил на вопрос.
– Я всю жизнь служил ордену. Я все помню.
– Значит, помнишь и врачебное ремесло, коему вас долго и тщательно обучают?
– Конечно помню. Мне приходилось постоянно лечить этих болванов из наемной стражи. То срамную болезнь подцепят от деревенских шлюх, то поносом изойдут, ведь жрут что попало. Лечил я этих недоумков, а что проку?
– Понимаю, клир. Был бы прок, не оказался бы ты здесь. Успешно лечил?
– В основном. Но некоторые болезни подвластны лишь богам.
– Конечно. Но уповать на одних лишь богов нельзя. Иначе зачем они даровали нам руки, ноги и способность мыслить и действовать?
– Чего вы от меня хотите?
– Помнишь ли ты клятву, которую произносит всякий, кто берется за врачебное ремесло?
– Помню. Без клятвы нельзя лечить никого, кроме самого себя и неразумных зверей.
– Так произнеси ее! – велел Олвин, скрестив руки на груди.
– Но зачем?..
– Может, ты за свой сан золотом заплатил и клятвы не знаешь?
– Знаю и помню!
– Так говори!
Пленник недоуменно осмотрелся. Лысый верзила водил по бороде здоровенным ножом. Другие двое смотрели так, будто только и ждут команды разорвать клира на части.
– Я, Деранс Ментан, сын Ормунда, клянусь Инварином и первой целительницей и сестрой его Арпелией, да снизойдет из ее рук милосердие каждому. Клянусь остальными богами и не устрашусь произнести эту клятву перед всевидящими очами отца их великого. Беря их в свидетели своей клятвы, обязуюсь каждый раз, когда призовут меня исполнить ремесло врачебное, делать это в соответствии со словами моей клятвы. Клянусь исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство, подкрепленное печатью с пожертвованной мною кровью из тела моего: считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими достатками и в случае надобности помогать ему в его нуждах; его потомство считать своими братьями, и это искусство, если они захотят его изучать, преподавать им безвозмездно и без всякого договора; наставления, устные уроки и все остальное в учении сообщать своим сыновьям, сыновьям своего учителя и ученикам, связанным обязательством и клятвой по закону медицинскому, но никому другому. Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного зелья и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного средства. Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство. Я ни в коем случае не буду делать в лечении того, чему еще не обучен, но обязуюсь призвать обученного собрата своего в помощь нуждающемуся. В какой бы дом я ни вошел по призыву исполнения врачебного ремесла, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, господами и слугами. Что бы при лечении – а также и без лечения – я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому. И пусть боги знают мою клятву
[6]
.
Олвин Тоот слушал внимательно, словно экзаменовал пленника.
– Ты знаешь клятву превосходно. И я молю богов, чтобы столь же превосходно ты знал врачебное дело. Сейчас я скажу тебе, как ты можешь спасти свою жизнь. Ты слушаешь меня, клир девятого пера?
– Д-да…
Ментан часто закивал и облизал пересохшие губы.
– Лесной король Роберт тяжело ранен. Я призываю тебя последовать клятве, которую ты скрепил кровавой печатью и в свидетели которой призвал всех богов с их отцом.
По спине клира потек холодный пот. Беглый вестник прекрасно знал, что клир не может нарушить клятву. А если бы и не клятва, не страх перед богами, есть страх перед разбойниками. Откажешь, и они немедленно покончат с тобой, причем, судя по лицам, сделают это с большой охотой.
– Что за рана? – выдохнул пленник.
– Низ спины, половина зада, бедро. Его искромсал эловепрь. Не знаю уж, откуда болотная тварь в этих краях.
– О боги, эловепрь?!
– Да. Но я знаю, что для клира девятого пера это не трудность.
– Все зависит от сроков!..
– Вчера. Вчера вечером. Сутки еще не прошли.
– О боги…
– Слушай меня внимательно, клир. – Олвин приблизился к лицу пленника и перешел на зловещий шепот. – Если ты спасешь Роберта, клянусь всеми богами и отцом их великим, я освобожу тебя. Ты отправишься в цитадель живой и невредимый. Но если Роберт умрет, умрешь и ты…
– Но почти сутки!
– Умрет он, умрешь и ты.
– Но что, если я не смогу?!
– Умрешь… – продолжал шипеть Олвин.
– Да, но!..
– Без «но». Умрет он, умрешь и ты.
– Я же не всесилен!
– Так призови на помощь богов, – пробасил Карл Лысая Гора.
Деранс принялся судорожно вспоминать, что ему нужно делать.
– Где… Г-где вепрь! Нужна его кровь!
– За ней послали, – ответил Тоот.
– Послали?! – взвизгнул клир. – Так ее нет?! О боги!
Он хлопнул себя ладонями по голове. Олвин схватил его за грудки и несколько раз встряхнул.
– А ну соберись! – рявкнул вестник. – Ну же! Закрой глаза!
Клир послушно зажмурился.
– Теперь глубокий вдох… и выдох… Во-от та-ак. Вспомни, чему тебя учили. Все, что нужно, чтобы спасти жизнь Роберта. Все, что нужно, чтобы спасти свою жизнь.
* * *
Олвин прекрасно понимал, что на кону не только жизнь вожака разбойников и Деранса Ментана. Если Роберт умрет, опальному вестнику едва ли удастся убедить братство в том, что не он в ней виноват. Быть может, Шон Арчер ему поверит. Быть может, Галиган Болтун и Крошка Четт. Но что они против Карла Горы и всех прочих, которые, обезумев от потери, возжаждут расправы, даже если виновного в такой смерти не может быть вообще!
