— Слушай, — прикусила я губу и вдруг выдохнула: — А меня приютишь?
— А как же диалог с Алексом?
— Да… — убитым тоном протянула я. — Во-первых, он еще непонятно когда дома будет. Во-вторых, обязательно начнет выяснять, кто такой Шакуров и почему я с ним ушла. А в-третьих, я все равно у тебя телефон забыла. Надо забрать.
Готесса понимающе хмыкнула:
— И на диване спать опять не хочется?
— Не-а, — призналась я. — Совсем не хочется.
— Ладно, — ответила Поля. — Я передам, что сегодня ты ночуешь у меня. Попроси Юлиана тебя подбросить. С его скоростями ты как раз приедешь к моему возвращению.
— О да, — улыбнулась я, переводя взгляд на тут же напрягшегося временного «водителя». — Возможно, тебе меня еще и ждать придется…
Полина поставила на стол дорогущий серебряный подсвечник, совершенно не вписывающийся в интерьер ее квартиры, налила в бокалы вино, протянула один мне и улыбнулась:
— Ну что, выпьем за День Валентина?
Я хмыкнула в ответ:
— Ага. Не чокаясь…
Мы пригубили вино, но лично я не почувствовала ни восхитительного вкуса, ни дурманящего голову аромата. Возможно, потому, что эта бутылка уже около двух недель стояла открытой у Поли в холодильнике. Она поморщилась, с задумчивым видом повращала бокал вокруг оси, полюбовалась на то, как стекает вино по его внутренним стенкам, и философски заявила:
— Да, такую гадость я еще не пила, — а потом одним резким движением вылила напиток в кухонную раковину. Я тут же последовала ее примеру, потому что второй глоток и сама особо не предвкушала.
Поля вздохнула:
— Но развеяться хочется. Жаль, нечем… Хотя, — тут ее глаза опасно блеснули, и я сразу насторожилась, — нет ли у вас, Ева Моргалис, настроения сыграть в игру: «Сделать и умереть»?
Нервный смешок вырвался у меня почти сам собой:
— А это как?
В ответ Поля коварно подмигнула и, выпрыгнув из-за стола, пулей умчалась в спальню. Оттуда вышла довольная как слон с крошечной бутылочкой, почти мензуркой, наполненной какой-то странной жидкостью.
— Вот! — явно гордая собой, поставила ее на стол. — Семейный рецепт.
— Он неопасный? — осторожно уточнила я. Поля посмотрела на меня, как на Фому Неверующего, и уверенно кивнула:
— Это тебя не убьет!
Не могу сказать, что меня это успокоило: от Полинкиных снадобий пока никто не умер. Но это не значит, что они не заставляли мучиться тошнотой, несварением или продолжительными кошмарами. Наверное, мое лицо отразило мысли в полной мере, потому что подруга закатила глаза и снова опустилась на стул.
— Это — результат моей семейной практики, так что не волнуйся: папа плохому не научит. А яды мы с ним проходили еще в прошлом семестре, так что… Короче, это зелье пробуждает твои истинные желания. То, что ты всегда откладываешь на потом, но о чем втайне мечтаешь и боишься, что однажды тебе просто не хватит времени это сделать. Ну из той же оперы, что «увидеть Париж и умереть». Правда на такие масштабные подвиги тебя толкнет только очень большая концентрация зелья. А мы выпьем всего по глотку, как и рекомендовал папа. Он сказал, что это — как вдохновение. Главное: не переборщить.
— Хм… — Я взяла бутылочку и поднесла к глазам. Жидкость внутри не выглядела страшной: чистая как слеза и прозрачная как горный хрусталь. Да и Казаков-старший не стал бы травить дочь. А мне и правда хотелось отвлечься. — Ладно, Поля, наливай.
Она кивнула так, словно это было мое решение, а она просто смиренно повиновалась, поставила перед нами две чистые стопки, разделила зелье надвое и первая подняла свою:
— За исполнение желаний!
Выпили залпом. Потом долго смотрели друг на друга в ожидании эффекта. Наконец я покачала головой:
— Ничего не чувствую. А ты?
— Аналогично, — вздохнула Поля, стряхивая с плеча невидимую пылинку. — Наверное, папа соврал. С него станется: он такой приколист, когда не надо… Ладно, — она со вздохом поднялась и огляделась, — помою-ка я посуду.
— Чего? — коротко изумилась я. Вообще-то заставить Полю заняться грязной посудой могло разве что отсутствие чистой. Но сейчас в раковине стояла только пара бокалов и несколько рюмок (остальное в свой прошлый визит вымыл Богдан). Я была уверена, что они достоят до Пасхи. Но Поля, кажется, даже не поняла, где была нащупана аномалия.
— Да-да! — кивнула она, натягивая передник, который сначала пришлось откопать в груде кухонных полотенец, а потом еще и достать из прозрачной упаковки: это был мой подарок на новоселье, по всей видимости «очень востребованный». — И стирку надо поставить. И мусор вынести. И, пожалуй, пропылесосить не помешает…
Я крякнула:
— Поля, половина двенадцатого! Соседи будут не рады пылесосу…
— Точно! — подняла подруга указательный палец вверх. — А ведь я как раз думала помириться с соседями. Отлично! Пройдусь тряпкой — так пол будет еще чище. А потом приготовлю пирог! С начинкой из, — она метнулась к холодильнику, — хм… из картошки. Бывают же пироги из картошки?
Я развела руками, начиная догадываться, что зелье все-таки действует. Но почему-то только на Полину. А мне вот вообще ничего не досталось: убирать я не хотела, переживать о соседях — тоже, вот разве что…
Взгляд упал на телефон. Позвонить, что ли, кому-то?..
«Кто-то» ответил сразу, причем весьма недовольным тоном:
— Ты где находишься?!
— В смысле? — не поняла я.
— В смысле на каком кладбище?! — с нажимом повторил Алекс. — Я уже два ближайших к дому обыскал.
— Серьезно? — сладким голосом протянула я. — А зачем?
На том конце провода помолчали, потом Алекс рыкнул:
— Ладно, проехали! Где ты сейчас?
— У Полины, — ответила с улыбкой. — Играем в игру: сделай и умри.
Раздался стук, заклинатель выругался — кажется, споткнулся о надгробие, и уточнил:
— Ты что, собралась умирать?
— Нет, — протянула, наматывая локон на палец. — Я ловлю вдохновение.
— Так, никуда не уходи! — почему-то в голосе Алекса послышалось волнение. — Я сейчас буду.
— Хорошо, — проворковала в ответ. — Жду тебя.
Он приехал так быстро, словно оседлал звезду. Бегом поднялся по ступеням и, нажав на кнопку звонка, не отпускал до тех пор, пока я не распахнула дверь (краем уха услышала, как из соседней квартиры доносится постный старушечий мат в адрес неугомонной готессы и ее друзей-полуночников). А потом — даже не знаю, что на меня нашло — я с разбегу повисла у Алекса на шее.
— Привет! — проурчала, покрывая поцелуями его скулы, щеку, подбородок, в общем, все, к чему только могла дотянуться. Слегка ошарашенный Шурик поймал меня, пошатнулся, но устоял. А затем обхватил за талию, чтобы хоть как-то утихомирить, и ввалился-таки в квартиру:
