Аникеев шагнул в кабинет через порог и сказал:
– Здравия желаю, товарищ генерал!
Максимов моргнул на него близорукими глазами:
– Эк ты вырядился…
В машине Аникеев снял парик и слегка стер грим, но на переодевание времени не было. Так что в кабинет генерала Максимова он заявился в черных чулках, туфлях на каблуке и обтягивающем платье подруги Анны.
Покачав головой, генерал сказал:
– Гм-м… Пока мы тут будем беседовать, пусть ему принесут одежду, слышишь, Витя?
– Да я уже сказал, чтоб камуфляж притащили.
– А, ну тогда нормально. Тогда садитесь. Ну что, рассказывай, Леонид, где тебя носило.
– Где меня только не носило, – вздохнул Аникеев и вкратце обрисовал свою эпопею.
Слушали его, не перебивая. Максимов изредка качал головой и делал на листе какие-то пометки, а Логинов просто курил и хмурился.
– Ну вот, собственно, и все, – наконец закончил свой рассказ Леня. – В общих чертах, так сказать.
– Так. Так-так… Значит, как ты оказался за городом, ты не помнишь?
– Никак нет, товарищ генерал. Ни как оказался, ни что было перед этим, – покачал головой Леня. – Я пытался вспомнить, но… не получается. Какие-то смутные обрывки. Вроде что-то всплывает, но сразу ускользает.
– Обрывки, говоришь? – задумчиво проговорил Максимов.
– Да.
– Я, конечно, не специалист, но если есть обрывки, значит, должно быть и все остальное. Сейчас. Звякну кое-куда, проконсультируюсь.
«Звякнул» Максимов в Институт Сербского. Связи между ФСБ и этим богоугодным заведением были прочными. Традиционными, можно сказать. Седьмое управление КГБ – официальное название – ЗКС и БТ (защита конституционного строя и борьба с терроризмом) – настолько основательно курировало институт, что даже оказало заметное влияние на пути развития отечественной психиатрии. В частности, болезнь «вялотекущая шизофрения», как утверждают независимые источники, была «изобретена» по заказу «семерки» – чтобы ставить этот диагноз покушавшимся на конституционный строй диссидентам и упекать их в психушки…
Из песни слова не выкинешь, было и такое. Но те времена канули в лету. Выжившие диссиденты нынче резвились без присмотра. На первый план вышли террористы. Но связи остались – террористы они ведь тоже человеки, хотя и переродившиеся в бешеных псов.
Изложив суть проблемы – без имен и фактов, – Максимов выслушал собеседника и сказал:
– Я понял. Тогда ждите. Если есть хоть один шанс, будем пробовать. Это срочно.
– Что сказало светило? – спросил Логинов.
– Сказало, что попробует провести бескровную трепанацию.
– А без этого нельзя? – схватился за свою многострадальную голову Аникеев.
– Да не бойся, – махнул рукой Максимов. – Речь идет о гипнозе.
– А-а… Ну тогда ладно. Тогда я согласен.
– А куда ты денешься с подводной лодки? – вздохнул Логинов. – Пошли, по-быстрому переоденешься, и едем…
110
Вербовка Деборы в задание Глеба не входила. Речь шла всего-то о выяснении подробностей одного-единственного контракта на поставку уранового сырья.
Но Глеб там же, в постели, заставил девушку подписать обязательство о тайном сотрудничестве с некой Лигой борцов с ядерным оружием. На вечерней встрече африканский резидент с удивлением осмотрел листок и даже не нашелся что сказать, ограничившись растерянным: «Кхм-м…»
Впрочем, в Москве удачу Глеба оценили сразу и даже дали «добро» на недельную вылазку на ранчо. Там, в окружении вышколенных чернокожих слуг и девственной африканской природы, Глеб Красовский на следующий день и изучал заголовки газет: «Увидеть Кейптаун и умереть», «Мэри Клер убита чернокожим маньяком», «Знаменитая журналистка находит смерть в Африке», «Кошмар в Кейптауне» и т. д. и т. п.
Несчастного негра быстро осудили и казнили. Все доказательства были налицо, а дело громким, так что местная Фемида даже не стала утруждать себя проведением каких бы то ни было экспертиз…
Впрочем, Глеб к тому времени был уже далеко. В Москве ему вручили приказ о присвоении очередного звания и орден. В доме отдыха он немного поскучал и снова отправился за рубеж.
У него все было просто отлично – около трех месяцев. А потом Глеб почувствовал смутное беспокойство. Которое стало нарастать, быстро превратившись в ушедшие, казалось, страхи. Но Глеб держался. До тех пор, пока в постели с женой депутата бундестага его руки вдруг сами не набросили на шею любовницы колготки…
111
Светило отечественной психиатрии – академик Кричинский – осмотрел Аникеева и покачал головой:
– Тут требуется комплексное лечение.
– Да это понятно, – кивнул Максимов. – Но сперва хотелось бы попробовать уяснить кое-что. Вот здесь – на листе.
– Попытаемся, попытаемся. Не гарантирую, конечно, но может, что-то и получится, – кивнул академик. – Прилягте, голубчик, вот сюда. Расслабьтесь. Глаза закройте.
Далее академик легко ввел Аникеева в гипнотический транс. И начал задавать вопросы по составленному Максимовым вопроснику, только упрощая их.
К третьей минуте Аникеева «прорвало» – он начал в подробностях описывать поход с Валерией в Большой театр. Максимов и Логинов быстро переглянулись, Виктор щелкнул диктофоном и приблизил его к Аникееву.
Сеанс занял около сорока минут. Потом Аникеев начал повторяться, и академик вопросительно оглянулся на Максимова.
– Выводить?
– Если можно, я хотел бы уточнить насчет большой черной машины, которая стояла у пятиэтажки! – шепотом проговорил Максимов. – Марку, особые приметы.
Академик кивнул, но выпытать у Аникеева больше ничего не удалось. Дело было не в провалах памяти, а в том, что машину эту Леня просто не рассмотрел.
– Ладно, выводите! – нетерпеливо кивнул Максимов.
Леня проснулся и удивленно посмотрел по сторонам. Потом все вспомнил и спросил:
– Получилось?
– Получилось, – кивнул Логинов.
– Ф-фух! Слава богу! И что со мной было?
– Дома узнаешь, – торопливо сказал Максимов. – Спасибо, академик. Нам пора. Сами понимаете…
– Всего доброго, голубчик, всегда к вашим услугам.
112
Герда Браун, супруга заместителя главы фракции ХДС-ХСС в бундестаге, захрипела и задергалась. Ее глаза расширились от ужаса – точно так же, как полгода назад расширились от ужаса глаза Мэри Клер. И в тот же миг Глеб Красовский испытал уже знакомое возбуждение и изо всех сил задергал тазом…
Он трахал свои страхи, и они отступали. Они уходили, и это было так здорово! Это было ни с чем не сравнимое ощущение! А Герда уже синела…
