Рамзес встал и поклонился:
— Приветствую тебя, Амон-Ра, мой отец, который во всем, царь богов, благодетель страны. Дай мне знак, кого из твоих четырех служителей, которых я сейчас назову, ты выберешь своим верховным жрецом.
Рамзес громко выкрикнул первое имя, подождал, потом второе — подождал, потом третье, и это было имя Небунеф. Рамзес уже собирался произнести четвертое имя, когда золотой Амон явно наклонился вперед, чтобы снова быстро выпрямиться.
— Амон сказал! — воскликнул Рамзес. — Небунеф, выйди вперед!
Избранный встал на колени перед царским троном, и Рамзес, воплощенный Гор, возложил десницу ему на голову:
— Мой отец Амон-Ра избрал тебя, и я приветствую его выбор. Ты будешь верховным жрецом Амона и станешь управлять его имуществом. Всем остальным жрецам следует подчиняться тебе, ты будешь единственным ответственным перед богом и мной, Благим Богом. Будь счастлив в его храме и празднуй тысячу тысяч праздников Опет. Бог сам избрал тебя, он поддержит тебя и уготовит тебе однажды прекрасное жилище в Закатной стране.
Фараон торжественно передал Небунефу знаки его власти: перстень с печаткой, золотой жезл и широкий золотой пояс.
Затем зазвучала музыка арф, и невидимый хор запел:
— Хвала тебе, о прекрасный Амон-Ра, встающий по утрам, а вечером отправляющийся в свое ночное путешествие. Единый, вечно живущий, твой блеск равняется блеску богини неба, твое тело создано из золота и серебра. Хвала тебе, о Солнце дня, которому подчиняется все живое…
Новый верховный жрец опустился на скамеечку у подножия трона. Жрецы и чиновники прошли мимо него, низко кланяясь и целуя ему руку.
Вечером Рамзес принял храмовую танцовщицу (раньше она была певицей) Бент-Амон в маленьком зале для аудиенций, рядом с ним сидела Нефертари. Он рассказал ей о предложении жреца, и жена приняла его спокойно:
— Ты можешь распространять свое семя куда захочешь, для меня все равно останется. Твое сердце, однако, принадлежит мне одной! Я не разделю его ни с какой другой! Если ты захочешь забрать его назад, я убью себя и заберу его с собой в могилу…
— Ну, Нефертари, об этом и речи быть не может! Ты — моя самая любимая и самая прекрасная! Ни одна женщина в мире не может заменить мне тебя. Я отправлю Бент-Амон в гарем, сделаю ей ребенка и забуду о ней. Но мы должны обдумать следующее: я не могу испортить отношения со жрецами в Фивах. Насколько они нуждаются во мне, настолько же я нуждаюсь в них. Амон могуществен и будет оставаться таким еще очень долго. Не в Мемфисе, любимая Нефертари, мы вступим однажды в нашу вторую и вечную жизнь, мы оба, ты и я, а здесь, в Фивах, под защитой Амона.
Нефертари думала об этих словах, когда ввели Бент-Амон. Как ослепленная, она упала перед троном ниц и пробормотала ритуальные слова:
— Будь здрав Гор, любимей Маат, великий властью, прекрасный годами, Могучий Бык, оживляющий сердца, Благой Бог и сын Солнца, господин Обеих Стран, Узер-Маат-Ра-Сетеп-Ен-Ра-Мери-Амон-Рамзес. Будь жив, здрав и могуч.
Однако Рамзес не сказал ей: «Поднимись!» Он молчал и ждал. Бент-Амон также молчала. Тогда Рамзес произнес нарочито мягко, но с угрозой в голосе:
— Ты приветствовала только меня, однако я сижу на троне не один.
— Извини, Богоподобный! Будь здрава также ты, повелительница Обеих Стран, самая приятная под уреем, наполняющая дворец своим благоуханием.
— Поднимись, Бент-Амон.
Молодая женщина выпрямилась, ее умное и высокомерное лицо с точеными чертами не выдавало никаких чувств. Она была овеяна аскетизмом, суровой девственностью, и Рамзес уже обдумывал, не отослать ли ее обратно в храм. Но потом решил: «Мне, фараону, она не сможет отказать. Как раньше служила Амону, так теперь станет угождать его сыну, хотя, может быть, и способом, который ей не слишком приятен».
Рамзес мысленно раздел девушку, снял с нее целомудренную одежду жрицы, безжалостно заставил раздвинуть бедра, и… увидел в ее глазах отвращение и страх.
Он заставил свои мысли вернуться к реальности, поднялся и взял Бент-Амон за руку.
— Я беру тебя в супруги, Бент-Амон из Фив. Добро пожаловать в мой дворец.
Так Рамзес впустил Амона из Фив в свой дом. Ему это показалось ничего не значащей любезностью, но фараон ошибался.
Пиай, никогда не бывавший в Дельте, с удивлением смотрел на плодородную, казавшуюся бесконечной пахотную землю, которая простиралась по обеим сторонам Нила. У себя на родине он привык, что вдали всегда виднеются каменистые холмы пустыни, ограничивающие полоску плодородной земли в пойме Нила. Здесь благодаря разветвлению священного потока, возникла зеленеющая площадь, простиравшаяся с запада на восток. Пиай слыхал о том, что здесь временами льется вода с неба, но не мог в это поверить.
На корабле паломников было весело. Мужчины и женщины отбросили всякий стыд друг перед другом, по кругу постоянно путешествовал бокал с вином, девушки танцевали на палубе и качали грудью и бедрами, мужчины играли на флейтах, а у кого не было инструмента, тот хлопал в ладоши в такт музыке. Если корабль проплывал мимо какого-либо города, на берег высыпали люди, они пели, ликовали, выкрикивали насмешливые слова, на которые им тут же отвечали с корабля. Самые дерзкие из девушек и женщин приподнимали свои юбки, нахально показывали бедра, а затем снова опускали юбки. Пиай узнал, что подобное поведение ни в коем случае не считается неприличным, ибо угодно богине Баст. Останавливаться стали чаще, брали на борт новое вино и новых паломников, так что путешествие в Пер-Баст в конце концов продлилось почти три дня.
Пиай, далеко не любитель выпить, вынужден был все чаще брать в руки бокал с вином. Когда корабль прибыл в Пер-Баст, бедняга был так пьян, что споткнулся, упал и так и заснул прямо на берегу реки.
Он проснулся уже после захода солнца от шума и дуновения прохладного воздуха. Со всех сторон раздавались звон систра и звуки флейт. В свете факелов пьяные танцевали и устремлялись потоком в направлении города, где находился большой храм Баст. Голова Пиайя трещала, как большой гонг в храме Озириса, его мучила ужасная жажда, охрипшая от вина и пения глотка горела огнем. С трудом он пополз к реке и несколько раз окунул голову в воду, потом нагнулся и без сил мешком бухнулся в Нил. Двумя гребками он подплыл к берегу и попытался выбраться из воды, но все время соскальзывал вниз. Тут он почувствовал, как его внезапно схватили за руку, и женский голос воскликнул:
— Ты хочешь утопиться в честь Баст, чужеземец? Однако богиня принимает жертву музыкой, вином и любовью, ей не нужна твоя жизнь!
Наконец он снова стоял на твердой земле, с него стекала вода, он дрожал. Темно было, хоть глаза выколи, потому что в это время землю освещал лишь узенький серпик луны.
— Пойдем сначала ко мне. Я вытру тебя досуха, потом ты сможешь пойти в город поклониться нашей богине.
Пиай позволил женщине отвести себя в ее дом, находившийся у реки, и только там при свете огня смог рассмотреть ее лицо. В ней не было ничего особенного. Она была еще молода, смотрела на мир с любопытством и без боязни и рассмеялась, когда Пиай робко снимал свой мокрый передник. Она досуха вытерла мастера, не пропустив ни одной частички его тела.
