— Что будет дальше? Может быть, мы должны вместе умереть, тогда мы сможем навсегда соединиться в прекрасной Закатной стране.
— Может быть, — ответила Мерит, — однако я слишком ценю мое и твое тело, чтобы преждевременно выдать его «ставящим печать бога». Нет, у меня другое предложение. Ты едешь, как приказал мой отец, в жалкий Куш к твоим храмам, а я остаюсь, чтобы не возбуждать подозрений, на десять дней в Фивах. Потом я еду вслед за тобой, чтобы заботливо проинспектировать храм, предназначенный для моей матери. В конце концов я представляю здесь фараона, а мой отец в ближайшее время никуда ехать не может. Не будет никаких возражений, поверь мне.
— Возражений не будет, потому что никто не осмелится тебе противоречить. Но вопрос в том, что подумают люди…
Резким движением руки Мерит отмела его возражения:
— Ах, это? Да пусть думают что угодно. Никто безнаказанно не вмешается в дела царской семьи. Я возьму только Бикет и доверенных служанок. Своему двору я скажу, что речь идет о короткой поездке, потому что царь ожидает от меня доклада, а потом… поездка продлится дольше.
Пиай с нежностью посмотрел на любимую:
— Мне все подходит, лишь бы только не находиться долго без тебя. Делай, как сказала, для этого ты и имеешь власть. Я же только ремесленник и твой слуга.
Мерит тихо рассмеялась:
— Ты мой муж и, когда мы одни, мой господин. Доверься своей жене, любимый. Все выйдет, как мы желаем.
Отдаваясь любимому, принцесса снимала парик с золотым уреем и превращалась, как она говорила, в простую женщину.
— Мне доставляет большое удовольствие вести двойную жизнь, — заметила Мерит. — Снимая венец, я становлюсь лишь слабой и беззащитной женщиной, которая дарит своему мужчине час любви. А тебе не надо беспокоиться, что ты делаешь что-то запрещенное, соблазняя принцессу.
— Я боюсь, что твой отец посмотрит на это по-другому. Для фараона ты всегда принцесса, с уреем или без него.
— Любящие создают свои собственные законы, — мудро сказала Мерит и поцеловала соски Пиайя.
Они сбросили с себя одежду. Пиай лег на слишком короткое для него ложе и притянул к себе Мерит.
— Иногда я хотел бы удержать в небе ладью Ра, чтобы время для нас остановилось. Я мог бы целыми днями любоваться тобой, майт-шерит, моя маленькая львица, и никогда бы не насытился твоим обликом.
Он нежно погладил ее по глазам, носу, рту, целовал ее так долго, что она начала задыхаться, в то время как его рука ласкала ее теплый влажный живот.
Их блестящие от пота тела начали игриво переплетаться друг с другом. Мерит любила трогать его мускулы, которые от многих дней тяжелой физической работы стали крепкими, как камень. Они, смеясь, крутились на узком ложе, пока Пиай не признал себя побежденным, в то время как Мерит встала над ним на колени и прижала обе его руки к телу.
— Теперь ты связан, мой раб, и я могу делать с тобой все что хочу.
— Пощады! — кричал Пиай высоким испуганным голосом. — Пощады, дочь Ра, я сделаю все что ты захочешь!
— Тогда люби меня, — приказала Мерит и медленно села на его высоко поднявшийся фаллос, тихо вскрикнув. Он хорошо знал этот ее вскрик и часто слышал его.
«Все это принадлежит тебе, — проносилось в его голове, — в этот жаркий полдень в царских покоях. Это прекрасное девичье тело, эта грудь, этот теплый влажный живот, ее вскрик… Но ты не можешь это удержать, это мимолетно и проходит».
Пиай привык продлевать любовную игру так долго, как только возможно. Он не был больше зеленым юнцом, который торопливо прыгает на девушку, как кролик, а пресытившись, отворачивается от нее. Он научился сдерживать себя до тех пор, пока желание не овладеет каждой клеточкой тела Мерит, поднимаясь медленно, как ленивый пузырек воздуха в глубоком пруду. Терпеливо он всматривался в ее лицо, наблюдая, как желание охватывает ее тело, как ритм их тел все убыстряется, становится все неистовее, как она вонзает ногти в его тело, маленькая львица. Потом Пиай сам сдавался, устремляясь в это любимое женское тело.
Опытная Бикет вела счет дням, благоприятным для зачатия у своей госпожи. Она старательно высчитывала их от одного очищения до другого. Мерит же устраивала так, чтобы никогда не находиться вблизи Пиайя во время дней, благоприятных для зачатия, потому что боялась обоюдной страсти, которая отодвинет в сторону все сомнения и заставит забыть об осторожности.
Печаль о смерти наследного принца быстро прошла. Люди знали, что у царя много других сыновей, а кроме того, радость от встречи с новым Аписом вытеснила все остальные мысли, поэтому траур продолжался лишь в царском дворце, где мумия Амани была положена в роскошный раскрашенный саркофаг для переезда в Фивы.
В этот день жрец Пта Хамвезе был принят Великой Царской Супругой. Умный сын Изис-Неферт не ощущал ни малейшей антипатии к первой жене своего отца, хотя бы ради древних святых законов, которые он как жрец особенно уважал.
Они беседовали некоторое время о новом Аписе, пока Нефертари внезапно спросила:
— Хамвезе, ты считаешься, несмотря на свою юность, ученым и знающим человеком. Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Фараон уже провел над телом Амани церемонию открытия рта. Его мумия ожила, но она еще не въехала в Дом Вечности. Где сейчас ка Амани? Скажи мне, где?
Хамвезе увидел, как увлажнились глаза Нефертари и несколько слезинок скатились по круглым прелестным щекам все еще удивительно свежей и красивой женщины. Она отвернулась.
— Я не могу его просто забыть, он был… он был… Да, тебе я это скажу, Хамвезе, он был моим любимым сыном. Ты жрец и можешь хранить тайну. Это знала только я. Может быть, это чувствовал и Амани — что я его люблю больше всех. Ну ответь же на мой вопрос, Хамвезе! Где сейчас Амани?
— На это легко ответить, царица. Только когда ты говоришь, что его тело оживет, это следует понимать в другом смысле. Живет его ка, тень его тела, но в другой, недоступной для нас сфере. Сейчас, в этот миг, Амунхерхопсеф может находиться среди нас, слушать наш разговор, но потом время от времени его ка возвращается назад, в мумию, потому что она является его местом отдыха, его опорой в потустороннем мире. Ка необходимо питание, которое мы передаем через регулярные жертвоприношения, в то время как душа ба может улетать, словно птица с головой человека, и быть менее привязанной к мумии, чем гробница, которая является ее жилищем и укрытием.
Хамвезе всегда называл единокровного брата полным именем, потому что не мог терпеть сокращения и ласкательные формы имен.
Нефертари подняла глаза, полные слез:
— Откуда мы знаем это, если никто этого не видел? Ка человека ведь невидимо, оно живет, как ты говоришь, в другой сфере. Откуда же пришло наше знание? Или ты видел однажды птицу ба? Я раньше почти не думала об этом, просто верила тому, чему меня учили. Однако теперь, когда Амани мертв…
Хамвезе терпеливо улыбнулся:
